Unius animi sumus

Название: Unius animi sumus
Автор: qjq
Фэндом: Благие знамения
Размер: мини, ~2500 слов
Пейринг/Персонажи: Кроули/Азирафель
Категория: слэш
Жанр: AU
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: АУ, где Азирафель не получает последнее предсказание Агнессы Псих и обмена обликами не происходит, но ангел и демон все равно выживают. И разбираются с последствиями.
Примечание/Предупреждения: Ego tu sum, tu es ego, unius animi sumus. Я — это ты, ты — это я, мы одна душа.
Свободно смешиваю сериальный и книжный каноны. От сериального здесь идея наказания предателей, от книжного — мои загоны по свободе воли, появившиеся после очередного прочтения. А, и сцена “признания в любви” была, как и в книге, перед несостоявшейся схваткой с Сатаной, а не в Ритце.

тык

Кроули не хотел умирать — особенно сейчас. Не раз он был взбешен Божественным планом, но это было особенно несправедливым. Умереть, когда они только остановили Армагеддон, когда Азирафель встал с ним плечом к плечу, как будто не было шести тысяч лет по разные стороны, и признал, что теперь они на одной, своей собственной.

Азирафель… Пылающий магазин, падающие обломки и глухая уверенность, что он остался один — и теперь Кроули снова был бессилен. Не стоило надеяться на милость Небес к предателям, это он узнал еще тысячи лет назад. И глупая мысль назойливой мухой — вроде вельзевуловой — билась о стенки черепа: им даже не дали попрощаться, даже не дали ничего друг другу сказать, и это было больнее, чем уничтожение святой водой —

наверное

— и бравадой он заглушал рвущийся изнутри крик.

А потом Кроули не умер.

Его выкинуло в собственной квартире, абсолютно невредимого, в прилипшей к едва вытертому телу одежде (тактильные ощущения были до предела обострены), и он, спотыкаясь, бросился к телефону. Автоответчик мигал одним непрочитанным сообщением.

— Кроули! — раздался взволнованный почти что крик Азирафеля, и Кроули в облегчении стек по стулу. — Я очень надеюсь, что ты получишь это сообщение… — запинка, — я верю в это. Если… когда ты это услышишь, приходи в магазин. Пожалуйста. Нам нужно поговорить, — несколько секунд тихого дыхания, и запись оборвалась.

—

Пока Кроули методично опрокидывал стакан за стаканом джин какая-разница-какого года, Азирафель сбивчиво рассуждал о Непостижимом Плане, шагая из угла в угол, сбивая книги и нервно отпивая из стакана с тем же джином.

— Если это с самого начала входило в план Всевышней, значит, Она допускала возможность появления сущности, которая совмещает в себе два начала. Я ведь не Пал, да и ты не… Поднялся. — Прописные буквы одна за другой скакали в его речи. — Мы просто… переняли что-то друг от друга. — Одна фаза монолога неизбежно сменялась другой: — А если это не было предусмотрено? Было бы глупо оставлять, не знаю, лазейку? Мы сломали Божественный план?

Демон выжил в святой воде, ангел — в адском пламени. Кроули не хотел об этом думать.

— Даже если так, — бросил он, запрокидывая голову, — разве не замечательно сделать хоть что-то по собственной воле? И если мы ошибка в системе — ну, Она всегда может попробовать выключить и включить.

— Это не смешно, Кроули, — возмутился Азирафель и продолжил мерить шагами магазин. Что он говорил, Кроули уже не слушал.

Когда бутылка подошла к концу, все, что ему было нужно — получить физическое подтверждение тому, что Азирафель выжил. Он не мог доверять картинке, которая уже начинала плыть, нужно было прикоснуться, чтобы вздохнуть наконец свободно. Когда ангел, в очередной раз пересекая комнату, проходил мимо, Кроули схватил его за руку. Азирафель резко замолчал, перевел взгляд сначала на него, потом на их руки — по виду Кроули, очевидно, все было понятно — и сжал в ответ.

— Все в порядке, дорогой, — сказал он с такой нежностью, что Кроули захотелось растечься по дивану. — Я здесь. Мы снова справились. — И в тот момент ему больше ничего было не нужно.

А дома он увидел это.

Неясное предчувствие, неприятно колющее в груди, заставило его материализовать и раскрыть крылья. Стоя перед зеркалом в половину стены, появившимся по щелчку пальцев, он смотрел на них, подавив порыв тут же спрятать. Среди угольно-черных перьев, как трупные пятна, выделялись слепяще белые: по два-три маховых, из первостепенных, на каждом крыле и несколько кроющих.

Следующие пару дней Кроули не выходил из дома.

Он разбил зеркало и напоролся ногой на осколок, который почему-то не пропал вместе с остальными. Еще час он провел, вспоминая все известные земные ругательства, половина которых была на мертвых языках, и швыряя предметы в стену. Выдохшись, он вернул зеркало.

Азирафель звонил несколько раз: сначала Кроули наплел, что и Сверху, и Снизу за ними наверняка наблюдают, пытаясь обнаружить их уловки (что вполне могло быть правдой), поэтому нужно затаиться. Потом он включил автоответчик. Это было совершенно несправедливо по отношению к Азирафелю, но Кроули не мог заставить себя показаться перед ним, когда из зеркала угрюмо смотрел недо-демон.

Он не был хорошим ангелом. И по-настоящему хорошим — плохим, то есть — демоном тоже стать не смог. (Из-за этого он даже прошел через кризис среднего возраста, который случайно вылился в Троянскую войну — кто бы мог подумать, что снова ввязываться в историю с яблоком будет плохой идеей. Он просто хотел развеяться, а его не позвали на главную свадьбу столетия.) В искусстве искушения его всегда больше результата интересовал процесс. Он всегда подбирал изощренные и захватывающие способы сообразно эпохе. Подобно Саломее, он танцем склонял царей к греху (и будем честными, Саломея была милой девушкой, но у нее определенно не было бедер как у него). Пользовался Кроули и наработками другой стороны. Один проповедник, обладавший немалым воображением, писал, что неправедные молитвы людей, отвлеченных на другие мысли во время службы, демоны перехватывают в воздухе и не пускают к Богу. Пораженный, Кроули провел несколько дней, паря над церквями Лондона, пока не обжегся о пару праведных молитв и не решил завязать. В конце концов, он помешал американцам перейти на метрическую систему и считал это своим лучшим достижением после М25 (а в свете недавних событий просто лучшим). А что насчет результатов — начальство всегда было им довольно, а разве это не главное? Кроули чувствовал, что никогда не вписывался, но в игнорировании он был так же хорош, как Азирафель в самообмане.

За тысячелетия Кроули свыкся с демонической природой. Ад не был курортом, и Кроули знал это с самого начала, но вот в чем дело: он не мог разочароваться в Аде, поскольку никогда не был очарован. В груди иногда едко тянуло, и смутное, неуловимое ощущение напоминало о благодати, что он лишился, но Кроули ни за что бы не попросил Небеса о милости для себя, потому что видел, что скрывается за благопристойным образом. Чертовски раздражающе и больно было смотреть на Азирафеля, который искренне верил в них до последнего. Верил, что Небеса никогда не ошибутся, как ребенок верит в непогрешимость родителей, пока те не начинают покрывать избивающих его хулиганов и не выгоняют его из дома из-за ориентации.

Вот почему любить ангела было так тяжело. Сложнее было любить разве что человечество: ты только просыпаешься от столетнего сна и радуешься за людей, что к твоему пробуждению изобрели самолет, как они начинают Первую Мировую. Но человечество, в какую бы бездну оно себя ни низвергало, всегда оставалось собой. Азирафель мог быть таким очаровательным, придурковатым, неловким, милым и твердым, взволнованным и спокойным, но стоило за его спиной появиться легионам ангелов, он становился одним из них. И это было само собой разумеющимся, но он терял свою индивидуальность, превращался в упрямого и твердолобого работника небесной канцелярии.

Несостоявшийся Апокалипсис стал для Азирафеля крушением его веры. Болезненным, должно быть. Кроули должен был поговорить с ним, но как он собирался сделать это, приблизившись к той силе, что отвергла ангела (и, справедливости ради, что ангел отверг первым)?

—

На третий день Азирафель пришел сам.

— Я понял кое-что, Антоний Кроули. — Кроули не услышал звонок в дверь, возможно, ангел впервые в жизни проигнорировал его существование. — Мы ведь не были знакомы до Восстания…

— Ты немногое потерял.

— ...поэтому я не сразу догадался. Антоний было твоим именем раньше. Почему ты вернул его?

Кроули помолчал. Он бы не признался, что его застали врасплох, но это было так. Он стоял напротив зеркала с раскрытыми крыльями и обнаженным торсом (одежда, разумеется, не мешала крыльям, но на фоне черной рубашки еще отчетливее выделялись белые перья). Ни то, ни другое Азирафеля, похоже, не смущало. Он ждал ответа. Не оборачиваясь, Кроули начал:

— Был разгар Первой Мировой, — он вздохнул. — Люди… сошли с ума, они использовали химическое оружие, мучительно убивающее других, они озверели и превратили в поле боя всю планету — ну, не всю, на американском континенте все было спокойно, как всегда, да и Австралию вроде не задело, но ты меня понял. Этот Антоний давным-давно так искренне верил в проект “Человечество”. Мне нужно было напомнить себе об этом.

Зеркало смиренно отразило кивок Азирафеля и его грустную, понимающую улыбку.

— А Дж.? Оно действительно ничего не означает?

— Нет, это просто, — Кроули повел плечами, игнорируя то, как шевельнулись крылья, — забавная человеческая штука. Мне понравилась их концепция сокращающихся вторых имен.

Азирафель снова кивнул, словно только что добавил новый факт в коробку Фактов, Которые Он Понял.

— Зачем тебе это? — раздраженно спросил Кроули. Не то чтобы он чувствовал себя неуютно, скорее, вся ситуация стремилась к пику абсурда, и он должен был это остановить.

— Мне нужно было убедиться. — Азирафель сделал пару шагов к Кроули.

— В чем убедиться? Ты говоришь загадками, и я тебя не понимаю, — тот пропустил в свой голос еще больше недовольства.

Азирафель подошел совсем близко и встал за его спиной.

— Тебя пугают изменения, произошедшие с тобой, — сделав короткий вдох, ангел раскрыл крылья. Не снимая одежды, к счастью — иначе Кроули бы не выдержал. Среди светлых перьев в глаза бросалась россыпь черных. Это было… пугающе красиво, хотя Кроули сделал бы что угодно, чтобы этого никогда не происходило. — Меня тоже, — Азирафель опустил глаза. — Но мы всегда были вне бинарной оппозиции, просто теперь этому появилось визуальное подтверждение.

— И ты так просто взял и принял это? — Нет, Кроули не мог поверить. Азирафель, которого постоянно штормило, бросало от заботы к неприятию их отношений, который только перед самым концом света согласился с Кроули, назвавшим его “ублюдком, достойным любви”, сейчас спокойно смотрел на черные перья в своих ангельских крыльях? Нонсенс. — “Я теперь немного демон, он — слегка ангел, ОК, проехали, двигаемся дальше”, так что ли?

— Апокалипсис заставил меня задуматься над моими принципами, сам понимаешь, — Азирафель поджал губы в грустной усмешке. — И мне кажется, мой милый, ты увидел не все. — Он протянул руку к крыльям Кроули. — Можно я?..

Не зная, чего ожидать, Кроули кивнул. Приблизившись вплотную, Азирафель бережно отодвинул несколько средних кроющих, и он увидел: среди поглощающих свет черных и ярких белых торчали едва заметные бронзовые перья.

— Это… — пораженно начал Кроули, не сумев продолжить.

— Да, я думаю, это метка, — кивнул Азирафель. Он не отошел и почти прижимался к Кроули, которому все труднее было контролировать себя, чтобы не податься назад. — Знак принадлежности. Не ангельское, не демоническое, и даже не что-то между.

— Человеческое, — выдохнул Кроули, и Азирафель кивнул. Всем своим видом он излучал спокойную внутреннюю силу, и Кроули — такого слабого перед истинной ангельской мощью (хотя, скорее, не ангельской, а той, что принадлежит только Азирафелю) — откровенно размазывало от его полного уверенности взгляда.

— У меня, сам понимаешь, не меньше десятка таких же. И я не могу увидеть ничего плохого в том, чтобы хотя бы чуточку быть человеком. — Осторожно, почти невесомо Азирафель проследил пальцами каждое бронзовое перо. — Если Антихрист выбрал человеческую жизнь, к этому выбору как минимум стоит присмотреться, не так ли? — зарывшись в перья пальцами, он медленно провел по всей длине сначала одного, а затем другого крыла. Они подрагивали, и Кроули не мог заставить их перестать.

— Твои методы убеждения… крайне эффективны, — пробормотал Кроули, с трудом сдерживаясь, чтобы не осесть на пол. — Понятно, откуда у тебя все эти черные штуки.

— А я и не убеждаю тебя, — Азирафель невинно улыбнулся и положил ладонь на напряженные мышцы спины Кроули, не убирая вторую с крыла. — Я рассказываю, как я это теперь вижу. — И когда он медленно провел одновременно по перьям и голой коже в прикосновении, соединяющем ласку духовную и телесную, Кроули затопило слишком много ощущений. Он отчетливо осознавал сейчас, зачем люди стремятся прикоснуться друг к другу: переполняющие чувства можно было освободить, только поделившись с другим, передав через точки соприкосновения. Невыразимое становилось материальным, и одно это спасало от взрыва.

Медленно, чтобы не сбить Азирафеля на пол крыльями, Кроули повернулся. И тогда в его голове сложилась полная картина. Однажды ангел Пал из-за сомнения. Сомнения, вполне обоснованного, между прочим, в том, что все устроено правильно и справедливо. Спустя тысячелетия похожая история случилась с другим ангелом, только он был слишком хорошим, чтобы Пасть — ну или скатиться — до самого конца. Однажды демон пусть не Поднялся, но немного Приподнялся благодаря вере. Вере в то, что благие намерения не всегда ведут в ад, что человечество заслуживает жизни, какую бы оно ни предпочло, что Божественный план может быть милосерден к людям и что вселенское зло, сосредоточенное в одном ребенке, ничто по сравнению со свободой выбора. А еще однажды любовь, которая может быть невероятно разной: платоническая или чувственная, всеохватывающая любовь к человечеству или эгоизм, да любовь к какао или рожкам мороженого, в конце концов — породнила их с людьми. И не столь важно, пришли они к этому вопреки всему или это было задумано изначально.

"А я вижу тебя, — хотел сказать Кроули, — и, кажется, сейчас этого достаточно".

Он приблизился так, что они почти соприкасались носами. Азирафель наконец смутился, однако выдержал взгляд, тихо моргнув. Кроули протянул руку и пригладил торчащие сбоку кудряшки, и ангел — больше нет — послушно наклонил голову к руке.

Ангелы так любить не умеют: с полной самоотдачей, и не жертвенной, а требующей ответа. Демоны умеют только желать. Но ровно горящий внутри огонь не был пожаром желания — он вновь бы сжег книжный магазин, но только пламя камина могло его обогреть.

— Хорошо, что твои глаза остались прежними, — прошептал Азирафель. — Они прекрасны.

И тогда Кроули его поцеловал. Он вжимался губами в чужие губы, отдавая всю свою пронесенную сквозь года любовь, которая однажды просто возникла вопреки всем правилам. Выдохнув, Азирафель ответил на поцелуй и запустил руку в волосы Кроули, судорожно поглаживая затылок.

Нет, у Кроули не возникло ощущения, что все шесть тысяч лет, что они знают друг друга, вели к этому моменту. Это был один из череды моментов, через которые они прошли вместе, как завтрак в висячем саду на рассвете, как прогулка в Сент-Джеймском парке и как предотвращение Апокалипсиса. Только это была новая грань их отношений, и для Кроули, чересчур сентиментального для демона, все происходящее было особенным, потому что так долго он считал чувство, которое сквозь годы и километры тянуло его к Азирафелю, односторонним. Как профессиональный искуситель он видел симпатию в глазах ангела, но всегда был уверен, что чертова — небесная, конечно — черно-белая картина мира не даст ему зайти дальше. Наверное, стоило сказать спасибо Апокалипсису.

Азирафель отстранился, растрепанный и довольный, и хрипло произнес:

— Подожди, — он положил руку Кроули на грудь. — Я хочу сделать все правильно, поэтому сперва нужно сходить на ужин. Приглашаю тебя в Ритц, — он улыбнулся так светло, что образ не разрушали даже раскрасневшиеся щеки.

— О Го… О Господи — наконец-то я могу нормально сказать это — из всех человеческих традиций ты решил последовать именно этой? — с ноткой разочарования протянул Кроули, но нежность в глазах Азирафеля наполняла его глупо колотящееся сердце теплом, так что он просто не мог отказать. — Ужин в Ритце, хорошо, дай мне только одеться.

Вопрос: фидбек?

1. +		9	(100%)
Всего:		9

@темы: фик, good omens

---

Со мною вот что происходит

Название: Со мною вот что происходит
Автор: qjq
Фэндом: Капитан Америка
Размер: драббл, ~800 слов
Пейринг/Персонажи: Баки/Стив
Категория: слэш (+гет)
Жанр: ангст
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: значит, они не заслужили хэппи энд
Примечание/Предупреждения: рефлексирую, чтобы выразить в тексте и забыть

тык

Мысль о том, чтобы прожить остаток жизни как Тони, мирно и спокойно, пришла в голову Стива не в один момент. Он увидел Пегги на базе, образ-мечту, такую близкую и такую далекую — и зерно было брошено в неплодородную пока почву, ещё не обагренную кровью битвы.

Но когда он мечтал жить “как Тони”, методично, последовательно возвращая камни на свои места, он забыл об одной маленькой детали — а самого Тони уже не было рядом, чтобы напомнить Стиву о его заблуждении. Семейная идиллия мистера Старка и миссис Поттс протекала на фоне последствий жесточайшего геноцида во вселенной. Глупо было бы подумать, что Тони спокойно спал по ночам, в смехе дочери не слышал сбивчивых интонаций Паркера и вкрадчивого голоса доктора Стренджа, а проект хрононалёта разработал только потому, что соскучился по старым друзьям.

Слишком поздно он понял.

Целуя Пегги, подумал: во времени, которое он оставил, Баки вернулся, снова — пять лет скорби и трудов были не напрасными — и наконец мог прожить собственную жизнь. Как и Стив.

Стоя перед алтарем — место, где должен стоять шафер, разумеется, было пустым — Стив позволил себе осознать, где Баки сейчас.

Нельзя вмешиваться. Даже зная, что в организации его жены медленно расцветает сорный цветок, разбрасывая семена по миру. Даже понимая, что, пока Стив засыпает на супружеском ложе, в километрах от него лежит на операционном столе, на полу клетки, в криокамере тот, кто всегда его защищал.

Стив изначально знал, на что шёл (не знал). Понимал и принимал условия (отличный самообман, Роджерс, продолжай дальше). Это не предательство (оно самое).

В детстве они с Баки тратили последние деньги на фильмы, где у героев, какие испытания бы они ни переживали, всё заканчивалось хорошо. Друзья мирились, возлюбленные вместе уходили в закат. Стив не заслужил хэппи энд. Он не заслужил даже покой. Нечёткому, неопределенному будущему он предпочел надёжное прошлое с прекрасной женщиной. Кто-то мог бы назвать это трусостью — Стив же больше не делал таких поспешных выводов. Трусостью было бы вернуться на середине.

Из четырнадцати миллиардов вариантов к победе над Таносом мог привести только один — он же в итоге привёл Стива сюда. Это был не хэппи энд, это была долгая, окруженная терниями дорога, а звёзд всё не было видно, и Пегги, зная всё — разумеется, она знала даже то, в чём Стив не мог признаться себе — вела его вперед.

И Стив шёл.

—

Стив ещё не оглянулся, а Баки уже всё знал. Поэтому Сэм пошёл один. В груди противно, едко тянуло, и Баки чувствовал себя слишком пустым для разговора с человеком, который не видел его восемьдесят лет.

Могло быть больнее, но Баки ведь всегда готовил себя к этому. Малыш Стив рано или поздно нашел бы ту, с которой провёл бы жизнь. Счастливую, а если повезёт, то и долгую. Баки рассчитывал хотя бы на роль шафера.

Оказалось, было долго, было счастливо — но без него. Никаких “я с тобой до конца”, никаких визитов одной семьи к другой, никакой даже иллюзии близости при дружеских прикосновениях. Чересчур прозаично. Глупо было ощущать себя героем очередной гей-драмы нулевых.

Надежда — вообще глупое чувство, которое не вытравишь до самого конца.

Баки надеялся, Баки мечтал. Одни мечты становились мысленной картинкой для быстрой дрочки в палатке, другие — помогли ему пережить нечеловеческие семьдесят лет холода. Иногда он был настолько наивен, что даже верил в них. Баки сказали, что он был мёртв пять лет — не впервой, конечно — и что Стив сделал всё, чтобы его вернуть. Поэтому Баки отпустил его со спокойным сердцем, собираясь, когда он возвратится, поставить всё на кон. Сказать или умереть.

Что ж, хэппи энды бывают только в сказках. Жизнь Баки была похожа на сказку разве что в её необработанном, фольклорном варианте. Но даже так хэппи энд ему не положен, не тянет он на героя.

Вот что — надо было тянуться сильнее. Тогда, в поезде. Когда он мёртвой хваткой вцепился в балку, держащуюся на соплях, а Стив отчаянно протягивал ему руку — и Баки на секунду перед падением ощутил умиротворение от того, насколько он был нужен. (Враньё, это он додумал позже. На самом деле он не чувствовал ничего, кроме ужаса.) Надо было хвататься, вцепляться, да хоть зубами вгрызаться в руку Стива, в его жизнь, не отпускать больше. Может, у него был бы шанс. (“Take my hand, take my whole life too” — пел Элвис Пресли. Баки не плакал.)

Его вина.

Тони Старк отдал жизнь, чтобы они могли достойно прожить свои. Не потратить зря. Неудивительно, что Стив первый воспользовался возможностью.

Перед Баки были открыты все дороги, только он не был уверен, что хочет куда-то идти. Его ориентиром всегда был Капитан Америка, даже когда его так ещё не звали. Теперь кэпом стал человек с крыльями и отвратительным чувством юмора. Можно было пойти за ним. И стараться не думать о широкой, вымощенной кирпичом (может, даже жёлтым) дороге, по которой он и Стив могли бы идти вдвоём, чтобы в конце концов прийти в Бруклин.

Вопрос: фидбек?

1. +		2	(100%)
Всего:		2

@темы: фик

---

Награда и поле битвы

Название: Награда и поле битвы
Автор: qjq
Фэндом: Тихоокеанский рубеж
Размер: мини, ~3000 слов
Пейринг/Персонажи: Германн/Ньютон
Категория: слэш
Жанр: ангст, hurt/comfort, пропущенная сцена
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Написано по хэдканону, что Германну вручают Нобелевскую премию, но в бухгалтерии все перепутали не ту, а премию мира, и Ньютон подшучивает над ним.
Примечание/Предупреждения: Я допустила несколько неточностей в описании организации Нобелевского банкета.

тык

Иногда все, что нам остается, — это наша вера и упрямство. Вера в свои убеждения, вера в себя, в своих друзей и коллег. И готовность стоять до конца, каким бы сильным ни был ураган, пытающийся нас снести. Именно поэтому несколько лет назад я не спрятался за Стену Жизни, когда была такая возможность. Уйти тогда означало сдаться, согласиться с тем, что человечество бессильно, предать все свои принципы. Война закончилась; я не могу сказать, что мы победили — на войне есть только погибшие и выжившие. Я выжил, многие из тех, кто стоял со мной плечом к плечу, — нет. Благодаря им я продолжаю верить в человечество. Продолжаю верить в человека.
Из речи лауреата Нобелевской премии мира 2026 года Германна Готтлиба.

Голова гудела от тысяч новых впечатлений, сжатых в один день, боль в ноге достигла пятерки еще несколько часов назад: на королевском приеме и во время лекции ему пришлось долго и неподвижно стоять — но, несмотря на это, Германн с уверенностью мог сказать, что не был так близок к счастью за последний год (а может, и все два).

Слева от него Карла в менее строгом, чем обычно, платье шептала что-то на ухо Бастину, взглядом выразительно указывая в сторону двери. Бастин, не отрываясь от орехового торта, почти незаметно смотрел туда и кивал. Место дальше пустовало — Дитрих отказался от приглашения в последний момент. Конечно, Германн знал, под чьим влиянием это произошло. С каждым годом брат все больше походил на отца, стремясь завоевать его признание, и наблюдать за этим было все равно что смотреть трагикомедию. Отцу же Германн отправил приглашение лишь из вежливости — знал, тот не примет его. Прийти на церемонию, посвященную сыну, для него было бы сродни признанию собственного поражения, а Ларс Готтлиб попросту не был способен на это. После абсолютного провала программы Береговой Стены он сохранил свое место и не так давно даже получил повышение, но его уязвленная гордость болела до сих пор — за всю свою жизнь Германн изучил отца достаточно, чтобы утверждать это. С другой стороны, перед собой-то он мог быть честным, Германн был рад, что отец не пришел. Так было гораздо спокойнее.

Справа с невозмутимым лицом сидела Мако, рядом с ней Тендо, с некоторой осторожностью пробуя рисовый крем, внимательно слушал разглагольствования подскочившего со своего места Ньютона. Германн до самого конца не был уверен, что тот приедет. После их ссоры из-за того, что Ньютон связался с черным рынком органов кайдзю. После его увольнения из PPDC. После едва ли десятка отвеченных писем. Но вот он здесь, увлеченно болтает о церемониальной ерунде, словно не было этих двух лет радиомолчания, словно только вчера они делили лабораторию, не представляя жизни без стойкого ощущения присутствия другого за спиной. И если и было что-то правильное в этом нелепом награждении, в реальность которого Германн не верил до сих пор, так это то, что Ньютон оказался здесь и мог в своей непередаваемой манере над ним пошутить.

— Когда я в студенчестве не мог решить, какой фильм сегодня глянуть, наугад тыкал в планшет и смотрел, что выпадет, — Ньютон плюхнулся на место Карлы, которую пригласил на танец мужчина с зализанными назад волосами. — Они, видимо, выбирали по тому же принципу, без обид, Гермс. — Поняв, что сейчас помнет пиджак, он подскочил и стал расправлять фалды. Во фраке Ньютон выглядел совсем непривычно, и видно было, ощущал он себя так же. То и дело тянулся к пуговицам на рукавах и тут же одергивал руку.

Не то чтобы Германн хотел спорить с ним. Когда через несколько дней после похорон Райли Беккета во всех СМИ объявили, что лауреатом Нобелевской премии мира этого года стал он за его теорию разлома, “без которой невозможно было бы положить конец войне”, Германн несколько дней был в полнейшем замешательстве. Коллеги один за другим подходили поздравить его, а он мог лишь беспомощно кивать в ответ. Если бы Ньютон был рядом в эти дни, то мог бы насмехаться над ним сколько угодно, и Германн даже не стал бы возражать (стал бы, но по инерции, и Ньютон бы это понял). Сейчас же он не собирался сдаваться так легко.

— Ты сомневаешься в компетентности Нобелевского Комитета, Ньютон? — скрывая смешок, спросил Германн.

— Ну серьезно, сильнее они облажались, только когда наградили Барака Обаму, — Ньютон развел руками.

— Мне, конечно, нужно проверить в ежедневнике, но я вроде бы не планирую усугублять конфликт в Ираке и Афганистане.

Ньютон расхохотался, откинувшись на стул и запрокинув голову. Если в середине дня его волосы еще лежали в относительном порядке, то сейчас они вновь торчали в разные стороны, и это только придавало ему шарм.

— Уфф, ладно, оставим это. На что планируешь потратить премию? Это, конечно, не довоенный миллион, но сумма все равно внушительная.

— Бóльшую часть переведу в Фонд по очистке от Кайдзю блу. Оставшееся пойдет на исследования, — Германн пожал плечами. — Ничего особенного.

— Ммм, — протянул Ньютон, поставив локти на стол и подперев лицо кулаками. — Вполне неплохо. Я наверняка спустил бы все на новые тату и фигурки кайдзю.

— Доктор Гайзлер, тебе почти тридцать семь, уверен, ты нашел бы лучшее применение этим день… — Германн прервался на полуслове. В сознании всплыло не его воспоминание о том, как Ньютон потратил почти всю свою первую премию за исследования кайдзю на то, чтобы забить рукав. — А, ладно, это очень похоже на тебя.

С танца вернулась Карла, и Ньютон подорвался было с ее места, но она положила руку ему на плечо:

— Сиди-сиди. Германн, — она повернула голову к брату, — пойдем, потанцуешь со мной. Ритм медленный, и тем более, это твой праздник, ты не можешь просто провести весь вечер за столом.

Германн знал, если бы он отказался, Карла не стала бы настаивать. Неважно, слишком болит нога или он просто не хочет, они с детства научились уважать границы друг друга. Но перевести дух от нахлынувших призраков дрифта было хорошей идеей, и он последовал за сестрой.

В первую минуту они молча кружились на месте. Перед глазами всплывали сцены из чужой жизни — Германн научился это контролировать, но сейчас воспоминания снова перемешивались: вот он плачет, потому что его увозят от любимого дяди в Америку (не свое), вот он, стыдливо оглядываясь, оставляет анонимное признание на кафедре преподавателя математики (свое), вот он сам сидит на полу за кафедрой, и у него паническая атака — через полчаса ему придется выступать со своей первой лекцией перед толпой студентов едва ли на пару лет младше него, а он не готов, не готов, не готов (не свое?). Голос Карлы прервал поток мыслей:

— Я недавно видела отца. Пересеклась с ним, когда заскочила к Дитриху в офис. — Германн, пытаясь зацепиться за реальность, перевел взгляд на ее лицо. Между бровями у нее появилась складка, как и всегда, когда она говорила о чем-то неприятном.

— Он, конечно, оказался там совершенно случайно. — Германн старался звучать непринужденно; подбирать слова было тяжело, но Карла ничего не заметила. Или искусно притворилась.

— Разумеется. Надеется затащить Дитриха в свой новый проект. Не то чтобы ему надо сильно стараться.

Оба хмыкнули, переглянувшись.

— Расспрашивал про детей, успел пару раз завуалированно назвать меня плохой матерью, — продолжила Карла. — Когда я заговорила про тебя, он такое ебало скукурузил, ты бы видел.

— Господи, Карла, — закашлялся Германн, но, глядя на довольную ухмылку сестры — провоцировать младшего брата было ее любимым занятием — не смог не рассмеяться.

После танца его задержал беседой один из членов комитета, и к столу он вернулся к середине монолога Ньютона.

— ...значит, говорит мне доктор Джонсон: мол, не выйдет у тебя доказать, как именно кайдзю, проходя через разлом в наш мир, адаптировались к земной атмосфере и гравитации. То есть, он на полном серьезе утверждает, что раз эта проблема до сих пор была нерешаемой, то и я не сумею выяснить ничего нового, несмотря на то, что у нас в лаборатории как раз сохранилось легкое кайдзю в практически идеальном состоянии — ну не идиот ли? Серия экспериментов, пара испорченных халатов, и что я получаю? Не буду вдаваться в детали, но устройство их легких кардинально отличается от земных форм: они не ячеистые, не альвеолярные, это нечто совершенно иное! Они способны перерабатывать составляющие воздуха в нужные им для пластического обмена вещества благодаря состоящей из плазмы крови. Благодаря этому же кайдзю, обладая немалой массой, легко адаптируются к любому гравитационному полю — то есть их специально создавали такими, чтобы они могли приспособиться к условиям любой планеты. Скоро выйдет моя статья, можете при желании почитать подробнее. Кстати, я недавно сумел достать почти целую печень кайдзю и… — Ньютон внезапно замолчал, но не как человек, потерявший мысль, а как-то пугающе: привычное оживление в один миг сменилось пустым выражением на лице.

— И? — скрывая обеспокоенность за поднятыми бровями, спросил Германн.

— А? — отмер Ньютон и рассеянно моргнул. — Не знаю. Ну так вот, с печенью особая история...

Германн закрыл глаза и глубоко вздохнул. Он позволил себе только бокал вина, но и это малое количество медленно окутало разум, подточило его рациональность, и все то, что он за два года не раз обдумал, но запрещал себе прочувствовать, неумолимо давило на него. Голос Ньютона растекался вокруг как Кайдзю блу: завораживающе (точно его мысль?) и безумно токсично.

Людей, в отличии от чисел, никогда нельзя было познать в полной мере. Нельзя было контролировать. Можно было только попытаться приблизиться — без системы координат и с давно потерянной точкой отсчета. Надеясь, что к тебе в ответ слепо, пробиваясь через глухой вакуум непонимания, тоже идут. И с трудом не утратить способность двигаться, когда поймешь, что шел один.

Германн встал из-за стола и подошел к заместителю председателя комитета.

— Прошу прощения, мне надо отойти. — Тот кивнул, и Германн, стараясь не привлекать лишнего внимания, покинул зал.

Ньютон догнал его возле ресепшена.

— Снова тайно сбегаешь с банкета? — со смешком спросил он.

— Во-первых, я не сбегаю, — недовольно бросил Германн, — я выхожу подышать свежим воздухом. А во-вторых, я предупредил об этом кого необходимо.

Возле входа в Grand Hotel до сих пор толпилось огромное количество людей, участвовавших в факельном шествии, и потому он, завязав шарф и не дожидаясь собеседника, направился во внутренний дворик отеля, проходя через ресторан. Через минуту Ньютон выбежал за ним в не застегнутом до конца пальто и небрежно наброшенном на шею шарфе. Давно стемнело, и дворик освещали пара фонарей и неоновая вывеска ресторана. Ньютон, слегка прерывисто дыша, остановился рядом. Германн поднял голову и стал всматриваться в небо, хотя знал, что звезд он там не увидит.

На секунду его охватило внезапное сожаление, что никто из них не курит — тогда молчаливая сцена не была бы такой неловкой. “Почему ты просто ушел?” — крутилось у него в голове.

В их отношениях всегда был элемент игры — игры с неписаными правилами и невидимыми зрителями. Вступая в очередную перепалку, каждый из них уже знал, чем закончится этот акт, но все равно делал свой ход. Играл свою роль до конца, следуя распорядку действий. Игра была привычной и устраивала каждого. Дрифт же вскрыл все карты, стер все заученные слова из памяти, но импровизации не вышло. Как понять, кто из них проиграл? Германн, оставшийся в PPDC и получивший признание, теряющийся в призраках дрифта и постоянно просыпающийся от кошмаров, пришедших из Антиверса? Или Ньютон, сбежавший в частный сектор и связавшийся неизвестно с кем, но все так же беспечно болтающий и ни капли не изменившийся?

Германн собирал его по буквам в тишине собственной лаборатории, которую больше не нужно было ни с кем делить, но которая оказалась слишком просторной и пустой для него одного. Читал редкие статьи по биологии, с каждой новой обращаясь к специальной литературе все реже. Листал аккаунты в соцсетях. Перечитывал старые письма, которые бережно хранил все эти годы, даже когда неприязни в нем было больше, чем привязанности. Перечитывал новые письма. “Извини, Гермс, на этой неделе приехать не смогу — у нас завал с проектом, никак не вырваться. Может, в следующий раз”. Читал ньютовы книги из забытой им коробки. Узнавал то, что не смог узнать за десять с лишним лет общения и бесконечный дрифт. И все равно не смог понять.

— Интересно, как быстро они заметят наше, ну, то есть твое отсутствие? — прервал молчание Ньютон. Германн перевел взгляд с пустого неба на него.

— Не думаю, что скоро, — негромко ответил Германн. — Уверен, им и без меня найдется, что обсудить. А вот то, что больше никто не болтает про кайдзю на весь зал, обнаружат быстро.

— Э-э-эй! — с наигранным возмущением протянул Ньютон. — Ты говоришь так, будто я только и делаю, что треплюсь о кайдзю, но это неправда, ты злобный лжец и не заслужил премию мира!

— Конечно, Ньютон. Мне напомнить, кого сектанты однажды приняли за своего и кого мне буквально пришлось вытаскивать из их рук по пути в Церковь кайдзю?

— Они сказали, что у них есть неповрежденный коготь Райте! И вообще, это запрещенный прием! — даже в тусклом свете фонарей было видно, как щеки Ньютона покраснели. — Между прочим, ты болтаешь о своей математике не меньше!

— Ты сегодня хоть раз слышал, чтобы я говорил о математике? — поднял бровь Германн.

— Ну да, сегодня тебе было не до этого… — На несколько секунд Ньютон замялся, а потом сказал: — Кстати, хорошая лекция. Твой брат, я видел, даже прослезился.

— Бастин — очень чувствительный молодой человек, — с усмешкой ответил Германн. На секунду прикрыл глаза и добавил: — Спасибо, Ньютон.

— Хотел еще сказать, — он неловко потер шею. — Я понимаю, что ты, наверное, рассчитывал на физику, но на самом деле, сколько бы я ни шутил, ты достоин этой премии, — Ньютон придвинулся и легко подтолкнул Германна плечом.

И в этот момент Германн иррационально поверил, что все еще может быть как в ночь после закрытия разлома: одна на удивление не скверная бутылка вина на двоих, и покрывала на полу лаборатории, и “Я не знал, что в детстве ты увлекался динозаврами” — “Это все, что волнует тебя после дрифта, Ньютон?” — “Почему твоим любимым динозавром был стегозавр?” — “Меня завораживали его пластины. А еще он травоядный” — “Скажи же, это жуткая несправедливость, что после тринадцати никто больше не спрашивает у тебя, какой твой любимый динозавр” — “Вынужден с тобой согласиться”, и неловкие поцелуи в полутьме, разбавленной светом из резервуаров.

Кто-то из них должен был сделать шаг навстречу — буквально или фигурально — но Ньютон молчал, улыбаясь, и тогда Германн, посмотрев ему прямо в глаза и поддавшись порыву, сказал:

— Не хочешь после окончания банкета подняться ко мне в номер?

Ньютон перестал улыбаться. Он опустил взгляд, быстро облизал губы и произнес извиняющимся тоном:

— Прости, не выйдет. Рейс поздней ночью, — он поджал губы, глядя куда-то мимо.

Германн отвернулся.

— Да, конечно, я понимаю, — сухо сказал он, надеясь, что его голос не дрожит. — Пойдем вернемся в зал, пока нас действительно не потеряли.

Теперь Германн знал, каково это — пытаться сделать вдох, когда тебя выкинули в открытый космос.

—

— Это был хороший вечер. Я чувствовал себя почти собой. — На осунувшемся лице Ньюта появилось подобие улыбки. — За пару дней до этого я синтезировал Элис, и они ненадолго отпустили контроль, позволили мне прийти к тебе. И это безумно обидно, что в итоге мне пришлось уехать.

В Гонконге солнечно было далеко не всегда (впрочем, как и в Осло), но сегодня лучи проникали в подобие внутреннего двора PPDC через стеклянную крышу. Ньют, которого впервые выпустили из камеры (под присмотром, конечно же — каждое его действие транслировалось в командный центр), подставлял свое лицо свету, прикрыв глаза. Германн сидел рядом и наблюдал за ним — не как любой из работников PPDC, а как человек, которому это наконец было позволено.

— Может быть, глупо, что после всего, что было за эти десять лет, я так сильно злюсь именно на то, что они отняли у меня одну ночь. Мне пока тяжело представить общую картину, однако отдельные моменты сами по себе бьют ужасно сильно. Кроме того, это могла быть ночь с тобой. — Ньют опустил голову. — Я снова оставил тебя.

Если процесс избавления от предвестников, особенно после нового дрифта, показывал только положительную динамику, то с всепоглощающим чувством вины — насчет совершенного под контролем предвестников, насчет Германна, насчет всего — было куда сложнее. Ньют не был Спящей Красавицей, чьи проблемы можно было бы решить одним поцелуем. Дрифт, вещь гораздо более интимная, чем поцелуй, тоже не мог быть единоразовым избавлением от всех проблем.

— Это не твоя вина. — Германн не мог сказать ничего нового: и он, и ньютов психотерапевт не раз уже повторяли это. Но даже самые правильные слова не будут услышаны человеком, который пока не может слышать. — И я не виню тебя ни в чем. — Он надеялся, однажды Ньют сам будет верить в это. Пока Германн верил за него. — Хорошо?

— Хорошо, — наконец сказал Ньют и вздохнул. Германн разделил с ним дрифт, но не мог разделить его боль. Вина подтачивала и его собственное сознание — как за десять лет он не заметил? почему был так слеп, почему обида застила ему глаза? — но поддаться деструктивным эмоциям сейчас он не имел права. Он мог только быть рядом и поддерживать по мере сил. Отдать свои сердце и разум во спасение одного человека, если говорить совсем пафосно.

С официальными обвинениями в адрес Ньютона Гайзлера было довольно сложно. Если безумный план Пентекоста-младшего по вторжению в Антиверс сработает, Ньют получит помилование за то, что предоставил необходимую информацию, если же нет — возможно, этому миру будет совсем не до помилований. И Германн занимался тем же, что и всегда: высчитывал вероятности, строил модели, чтобы помочь не только человечеству, но и конкретному человеку.

К формуле, которую он вывел много лет назад — вера + упрямство — стоило добавить еще один компонент. Любовь. Любовь, которая выдержала испытание совместным бытом и десятилетним одиночеством, абсолютной откровенностью дрифта и беспомощными заблуждениями, теперь не давала опустить руки и сдаться.

(Им обоим.)

Германн протянул руку ладонью вверх. Ньют сразу же обхватил ее своей и, придвинувшись на скамье, положил голову Германну на плечо. Знал, что возражений не будет.

— Но если тебе снова вручат Премию мира, — он вдруг вернулся к прерванной теме, — я лично подам в суд на Нобелевский комитет.

— Все не можешь успокоиться? — Германн закатил глаза.

— Конечно. Кстати, знаешь, что? Когда я читал про все церемониальные мелочи, то узнал, что в Швеции, если в этом году нет лауреаток, король спускается в зал, где проходит Нобелевский банкет, вместе с женой лауреата по физике. — Ньют поднял голову и хитро улыбнулся. — И теперь ты просто обязан получить нобелевку по физике, я хочу пройтись со шведским королем.

Германн вздохнул. Покачал головой. Вздохнул еще раз. Для того, чтобы услышать это, потребовался не один месяц исследований, процедур, бессонных ночей, дней на грани нервного срыва, липкого ужаса — что делать, если это необратимо? — беспомощности… и новый дрифт — еще более безумный и отчаянный, чем первый ньютов. Поэтому Германн сказал:

— Я постараюсь.

Вопрос: фидбек?

1. +		1	(100%)
Всего:		1

@темы: фик

---

проклят

я делаю фанвид под русский рэп и не мою руки
в общем, об этой песне я думала еще с весны и была уверена, что к лету перегорю, однако вот она я
пользуясь случаем, очень рекомендую всем послушать пирокинезиса, у него шикарные тексты

Вопрос: фидбек?

1. +		2	(100%)
Всего:		2

@темы: видео

---

виддерское

Тем временем я немного переквалифицировалась в виддера.

Под песню The Scientist от Coldplay я плакала еще в 2014 году, когда она ассоциировалась у меня с другим пейрингом. Но вот этой весной меня снова затянуло в фандом пакрима, я сходила на второй фильм и буквально на следующий же день поняла, что должна сделать фанвидео по ньюманну под эту песню. Потому что она идеально отображает состояние и эмоции Германна на протяжении всей второй части. Опыта у меня почти нет, но я компенсировала его энтузиазмом. И вот что вышло.



А это мое более старое видео по Дориану Грею, которое изначально предполагалось как иллюстрация стихотворения Гумилёва.



(Надеюсь, прогресс заметен, потому что с VideoPad на какую-нибудь программу посложнее я так и не перешла.)

@темы: видео

---

держаться за руки во время расстрела

Название: держаться за руки во время расстрела
Автор: qjq
Фэндом: Бегущий в лабиринте
Размер: мини, ~1700 слов
Пейринг/Персонажи: Ньют/Томас
Категория: преслэш
Жанр: AU, ангст
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Альтернативное развитие событий "Лекарства от смерти".
Примечание/Предупреждения: думала, что закончила писать по подростковым антиутопиям в 2013 году, но судьба распорядилась иначе

тык

Никогда еще воздух не был таким свежим как в этот момент: изнуряюще жаркий день не сменил пока прохладное утро, и волны медленно накатывали на берег, то накрывая ступни Томаса, то оставляя их солнцу. Ньют лежал рядом, подстелив куртку под голову и закинув ногу на ногу. Он подслеповато щурился и, задумавшись о чем-то, широко улыбался.

— Ты знал, что чайки поедают яйца разных птиц и иногда нападают на птенцов других чаек? — внезапно спросил он, повернув голову в сторону Томаса.

— Что?

— Чайки. Поедают яйца разных птиц. Нападают на птенцов других чаек. Знал? — повторил с доброй усмешкой.

— Нет. Не знал, — принимая абсурдность ситуации, признался Томас. — Ты хочешь провести параллель с человечеством и вырулить на мораль, что не только люди уничтожают себе подобных?

— Неа, — рассмеялся Ньют. — В моей голове просто всплыл случайный факт о чайках, и я решил поделиться.

— Ладно, — улыбнулся Томас в ответ. — Тогда ты знал, что при линьке тюлени чешут друг другу спину, чтобы помочь избавиться от старой шерсти?

— Это намек на то, чтобы я почесал твою спинку, Томми? — расхохотался Ньют. Томас вызывающе перевернулся на живот и уставился на него. Ньют на секунду замялся и уставился в ответ, буркнув: — Ну уж нет, обойдешься.

И затем они просто молчали, глядя друг на друга. Томас видел даже, как блестели мельчайшие песчинки на щеке Ньюта и как солнечный свет превращал его глаза в янтарь.

Но что-то неуловимо изменилось и, исказившись, потащило за собой все вокруг. Глаза Ньюта померкли, скулы заострились, на лбу проявились темные вены. Томас рывком приподнялся и увидел: вены бугрятся по всей коже, становясь чернее с каждой секундой. Несколько мгновений на лице Ньюта отражалось сопротивление, но оно быстро погасло, и он рывком бросился на замершего Томаса. Тот пытался защититься, но все движения его были замедленными, а тело словно замороженным, и Ньют тут же прижал его к земле. Изо рта его текла черная кровь, и, вытащив откуда-то огромный нож, он наставил его на Томаса.

На мгновение гримасу безумия на лице Ньюта сменил испуг. Он посмотрел на нож, словно не понимая, как тот оказался в его руке, и медленно развернул его лезвием в обратную сторону. Томас в панике потянулся, чтобы остановить Ньюта, но руки не слушались, и тогда он закричал, и...

-

Томас не проснулся.

Томас теперь вообще редко просыпался. Он то был подключен к машине, забирающей вместе с кровью все его силы, то метался в забытье. С исхудавшим лицом, с кругами, залегшими под глазами, выглядел он гораздо хуже постепенно восстанавливающегося Ньюта.

Когда после первого пробуждения (которое не кривя душой можно было назвать воскресением из мертвых) Ньют узнал, что сделал Томас, он почти ударил медика, с восторгом рассказавшего ему об этом. Подвела разлившаяся по телу слабость, и Ньют рухнул с кушетки прямо под ноги парню. В следующий раз он проснулся связанным, а над ним, загораживая свет, возвышался Дженсон.

— Поздравляю, — произнес он удивительно радостным голосом. — Ты теперь войдешь в историю как первый излечившийся от Вспышки. — На его запястье, торчащем из рукава джемпера, виднелась точно такая же, как у Ньюта, сеточка темных сосудов, и стало понятно, почему Дженсон такой оживленный. — А твой друг поможет излечиться еще множеству людей.

— Дайте мне увидеть его. — И только вовремя вернувшееся самообладание позволило произнести это ровным голосом.

Их ни разу не оставили по-настоящему наедине. То за спиной молчаливо возвышались охранники, то Ньюта запирали в комнате Томаса, под потолком которой красноречиво торчала камера. Едва ли он, ослабевший, хотя и медленно приходящий в форму, смог бы в одиночку вытащить неспособного твердо стоять на ногах Томаса с новой, но так же серьезно охраняемой базы ПОРОКа, но, конечно, они перестраховывались. Только однажды, прикоснувшись губами ко лбу, якобы проверить температуру, Ньют успел прошептать, что Минхо и остальные ребята смогли уйти.

Это рассказала ему Тереза. Когда поняла, что ее восторженные речи о всеобщем благе, которое принесет лекарство из крови Томаса, и сожаления о том, что при эвакуации было утеряно ценнейшее оборудование, которое ускорило бы процесс, не встретят иного отклика кроме крепко сжатых кулаков и взгляда, направленного мимо нее.

Скорее всего, через пару недель после того, как Томас пришёл в ПОРОК, она сама перестала верить в свои слова. Она же когда-то любила его. Беспокоилась о нем. Готова была отдать свою жизнь за него. (Как и Ньют, тогда и сейчас.) А любовь сильнее идеи. Ты можешь верить во что угодно, пока это не затрагивает тех, кого ты любишь. Тогда это начинает разрушать тебя. Но уж кого, а Терезу Ньюту было ничуть не жаль.

— Как тебе спится по ночам? — спросил он посреди очередного монолога, целью которого, казалось, было убедить не Ньюта, а себя саму. — Когда ты знаешь, что завтра снова будешь заставлять его страдать? — Побледнев, Тереза застыла, приготовилась сказать что-то, но развернулась и быстро вышла, а в следующие несколько дней к Ньюту не подходила.

Чем больше проходило времени, тем меньше оставалось в нем ярости, а на ее место приходила пугающая безысходность. Ньют не мог долго находиться среди людей в белых халатах, но и наедине с собой он быть не мог. Мысли, от которых он бежал, набрасывались на него, кулон, который он отдал Томасу и который вернула Тереза (“Ему не разрешат это оставить и выбросят, пусть оно будет у тебя”), жег грудь. А рядом с Томасом одновременно и становилось спокойнее, и затапливало чувством вины.

(Долгое время ему ничего не снилось. Была спокойная темнота, в которую он мог трусливо сбежать после очередного дня. Первый же сон отбросил его в те времена, когда он не мог контролировать себя. Не мог управлять своим телом. И во сне он воткнул нож Томасу прямо в сердце. После этого, стоило только сомкнуть веки, Ньют видел его пустые, безжизненные глаза и свои перепачканные кровью руки. С тех пор выспаться не удалось ни разу — собственный мозг отнял у него единственное, пусть иллюзорное, убежище.)

По сути, Ньют больше не был нужен ПОРОКу. У него взяли все необходимые анализы, сказав приходить на обследования раз в неделю, сфотографировали (пару раз, когда его выводили за пределы медицинской части, он видел развешанные по стенам плакаты со своим лицом. “ПЕРВЫЙ ИЗЛЕЧИВШИЙСЯ ОТ ВСПЫШКИ, — гласила надпись. — ЛЕКАРСТВО ЕСТЬ. ЕСТЬ НАДЕЖДА”) и выделили переделанную из палаты комнатушку. Ньют разве что был гарантом добровольности присутствия здесь Томаса. Но едва ли они не смогли бы обойтись без игр в демократию.

Когда Ньюту предложили (и это действительно было предложение, а не завуалированный приказ) помогать с бывшими зараженными, проходящими реабилитацию, он не стал отказываться. Шприц с успокоительным у него, конечно, забрали при первом же обыске, но скальпель пронести он смог.

-

Свет лампы был привычно тусклым. Дверь за его спиной так же привычно захлопнулась, предполагая иллюзию приватности. Томас напрягся, чтобы привстать на койке, но Ньют жестом остановил его. Бессильно отметил: ему опять стало хуже. Придвинул к койке стул и сел, мазнув взглядом по потолку.

— Девяносто семь, — приглушенно сказал Ньют. Он считал дни для Томаса, который не мог даже делать зарубки на стене. — Кто сегодня? — Томас говорил, что чаще всего, когда подключен к машине, видит зараженного Ньюта. Реже — смерть Чака, Алби или других ребят.

— Ты, — в почти бесцветном голосе слышны были нотки боли. — С каждым разом сложнее становится отличить кошмар от реальности. И я даже не знаю, настоящий ли ты сейчас или это очередное порождение моего мозга.

Ньют молча протянул ему руку. Томас схватился за нее, будто падал в пропасть.

Когда Ньют только очнулся, они сидели так же. Только сам он тогда лежал на кушетке (к приходу Томаса его даже развязали), а Томас был рядом и держал его руку, проводя большим пальцем по темным венам. Ньют так хотел накричать на него, глядя на наметившиеся под его глазами круги, но бережно очерчивающие запястье пальцы заставляли сдерживать крик.

Он так и не сказал все то, что тогда скопилось в его душе. Он знал, что каждое его слово услышит ПОРОК, и это не располагало к откровениям, хотя, добившись всего, что им нужно, они едва ли смогли бы использовать связь Томаса и Ньюта сильнее, чем они уже это сделали.

И сейчас, склонившись лбом к переплетенным рукам, Ньют не мог больше сдерживать те слова, которые за десятки бессонных ночей из крика превратились в исповедь, которые заставляли его сжимать зубы от отчаяния и которые на самом деле ничего не изменят, неважно, скажет он их или нет.

— Мне так жаль, Томми, — выдохнул он. — Мне так жаль, что из-за меня ты тут.

В комнате было так тихо, что он слышал дыхание Томаса. И шепот казался криком на площади.

— Ты не представляешь, насколько я ценю то, что ты сделал ради меня. Ты не подумай, — торопливо проговорил, прежде чем выпалить: — Но если бы я тогда знал, что все закончится именно так, я бы воспользовался пистолетом, когда еще мог себя контролировать.

Несколько секунд слепого молчания, и Томас опустил руку на голову Ньюта. Провел по волосам.

— Какой же ты дурак, Ньют, — отчаяние вперемешку с напускным укором. — Это был мой выбор. И я ни разу не пожалел о нем, — хриплый, уверенный голос. — Я не знаю, как жил бы, если бы ты тогда умер.

Ньют молчал, закрыв глаза. В другой ситуации он бы возразил, не задумываясь. Но за три месяца, проведенных в застенках ПОРОКа, он понял, насколько страшно было бы остаться одному. Томас перебирал пряди его волос, легко гладя по голове. И какое-то новое чувство поднималось в нем, вырастая из облегчения, стыда и не заглушенной до конца злости на ПОРОК. Ему казалось: если Томас отдал свою свободу не зря, значит, они еще сумеют что-то придумать, еще смогут найти выход. Смогут сбежать, оставив всех в дураках.

Ньют поднял голову и посмотрел в глаза Томасу. Несмотря ни на что, он все еще был человеком, за которым Ньют, не сомневаясь ни секунды, пошел, человеком, которого он любил и ради которого готов был на все. И пока оба они живы, это не изменится.

Время утекало, и они знали, что их вот-вот разделят, но сидели и молчали, не расцепляя рук.

И тогда раздался взрыв.

Ньют сразу вскочил на ноги, отбросив стул. Помог подняться Томасу, закинул его руку себе на плечо.

Другой взрыв прогремел еще ближе.

Ньют посмотрел на Томаса: тот улыбался. Ньют кивнул и улыбнулся в ответ. Зажал в руке скальпель. Он был готов.

Вопрос: фидбек?

1. +		3	(100%)
Всего:		3

---

дом, переставший быть родным

Название: дом, переставший быть родным
Переводчик: qjq
Фэндом: Вольтрон: Легендарный защитник
Бета: the name is already taken
Оригинал: this house no longer feels like home by starboykeith
Размер: драббл, ~500 слов
Пейринг/Персонажи: Кит/Широ
Категория: слэш
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Кит возвращается в хижину в одиночестве.
Примечание/Предупреждения: напутствие перед прочтением:

тык

Дождливым днём Кит покидает гарнизон в последний раз.

Под дождём он мчится по пустыне на краденом мотоцикле, песок, поднимаемый ветром, царапает лицо, его дыхание ускоряется, и кровь кипит, но совсем не из-за адреналина.

Дождь всё ещё идёт, когда он ударом открывает дверь в хижину, швыряет единственную сумку со всеми его вещами в стену и сам падает лицом на диван в надежде сломать что-нибудь. И злится, когда и он, и диван остаются целыми.

Хижина не изменилась.

На этой же кухне Кит по ужасающему запаху гари узнал, что Широ не умеет готовить. Тот оглушительно смеялся, пока Кит бил по вопящему древнему датчику дыма. В этой же гостиной они учились вместе и изучали друг друга. В этой же спальне в их последний день Широ подтолкнул Кита и поцеловал, будто нуждался в нём, как в воздухе, прикасался к нему, словно тело Кита было магнитом, любил его, словно их стоны и вздохи, и Широ, Широ, Широ были единственной песней, которую он хотел слышать.

Кит хлопает дверью спальни, опирается на неё и задыхается, потому что мысли о Широ вытесняют весь воздух из его легких, как это всегда было и будет.

Когда наконец наступает закат, Кит думает, что первый день был самым тяжелым.

Он ошибается.

Второй день проходит так же, как и первый: для Кита привычным становится кричать, рыдать и крушить вещи, давиться сухими крекерами, потому что обещай, что позаботишься о себе, Кит. Терять сознание от гнетущего давления, словно кто-то стоит на груди и раскалывает грудную клетку. Просыпаться слабым, испуганным и одиноким. Швырять вещи в стену: кружку, тарелку, фоторамку… нет, только не фоторамку…

Кит падает коленями на разбитое стекло и ранит руки, разгребая его, пока не натыкается на фотографию, хватает её дрожащими пальцами.

Это была любимая фотография Широ. Кит ненавидел, когда его снимали, но он не смог сопротивляться, будучи “самым талантливым пилотом нашего поколения” и побив рекорд Широ на симуляторе, после чего люди, наконец, увидели в нем нечто большее, чем просто угрюмую швабру с черными волосами и отвратительным характером. Широ сиял, обхватив Кита за талию — талию, а не плечо, и люди болтали, а Широ было плевать, — и у Кита было самое лучшее из возможных нейтральное выражение на лице, нахмуренные брови, и, как утверждал Широ, сдержанный гордый блеск в глазах.

Теперь Кит хотел бы, чтобы он улыбался.

Он оставляет стекло на полу — в любом случае, сломанных вещей никогда не будет слишком много — и неохотно смывает кровь с рук. Он наклеивает пластыри, пока не становится похожим на ребенка, который просто упал и поцарапал коленку, и затем забирает фотографию в свою спальню — свою спальню, не их, больше нет. Он смотрит на неё, пока глаза не высохнут, пока пальцы не станут дрожать, пока он не забудется сном, вовсе не похожим на сон. Кит задыхается в ранящих видениях, рассекаемых смехом Широ и его собственными паническими криками и ошибка пилота, ошибка пилота, ошибка пилота.

Третий день заканчивается так же.

И четвертый.

И пятый.

Вопрос: фидбек?

1. +		7	(100%)
Всего:		7

@темы: фик

---

Якову нужен отпуск

Название: Якову нужен отпуск
Переводчик: qjq
Фэндом: Yuri!!! on Ice
Оригинал: Yakov Needs a Vacation by jlauccky
Размер: драббл, ~700 слов
Пейринг/Персонажи: Яков, Виктор/Юри, Юра
Категория: слэш
Жанр: юмор
Рейтинг: G
Краткое содержание: Ни один из его фигуристов не может просто улыбнуться в камеру, насладиться бесплатной едой и напитками и уйти, разве не так?
Это банкет после финала Гран-при в Сочи, и Яков просто хочет вздремнуть.

тык

— Мистер Фельцман?

Яков Фельцман закрыл глаза. Эта ночь должна была стать отличной. Спокойной. Его фигуристы заняли хорошие места — даже лучше чем хорошие: Виктор, чёрт побери, побил два мировых рекорда, а Юрий потрясающе выступил на своём последнем юниорском Гран-при. Яков с нетерпением ждал приятного, ничем не омрачённого банкета со вкусным бесплатным ликёром, чтобы после вернуться в свой тихий комфортный номер. Но едва ли полчаса назад его мечты были разрушены, когда он услышал возмущённые голоса, доносившиеся с танцпола. Ни один из его фигуристов не может просто улыбнуться в камеру, насладиться бесплатной едой и напитками и уйти, разве не так?

Сначала Юрий ввязался в это нелепое танцевальное соревнование, и Яков вытащил его с танцпола, пока он не выставил себя ещё большим дураком, затем то же самое ему пришлось повторить с Виктором. А теперь Мила начала что-то наподобие драки с одним из итальянских фигуристов. Якову нужен отдых и водка.

— Мистер Фельцман? — снова пытается официант.

Он кладёт голову на стол.

— Мистер Фельцман, пожалуйста, ваша фигуристка Мила Бабичева подняла одного из соревнующихся и не хочет его отпускать, можете, пожалуйста, поговорить с ней?

Он вздыхает и встаёт, оставив нетронутую тарелку с пирожками.

~

Микеле спущен на землю, Мила счастливо болтает с его сестрой Сарой, и потому тренерские обязанности Якова на сегодняшний вечер выполнены. Он свободен. Он берёт бокал шампанского и садится, стараясь расслабиться.

— Эй, Яков!

Он легонько ударяется головой о стол.

— Яков.

Он ударяется снова, немного сильнее.

— Яков!

Он со вздохом поднимает голову.

— Что такое, Юра? — спрашивает он.

Юрий многозначительно смотрит в центр зала. Яков прослеживает направление его взгляда и чуть не разбивает вдребезги бокал с шампанским, крепко сжав его.

Виктор и этот пьяный японец стоят в середине зала, осторожно держа друг друга за предплечья. Виктор смотрит прямо в глаза другого парня и тепло улыбается. Даже с другого конца комнаты Яков может сказать: Виктор совершенно очарован, а кроме того идиот.

— Боже мой. Какого чёрта он делает? — ворчит он, направляясь к парочке. Он чувствует наступающую головную боль. Пресса будет смаковать это. Во всём мире Виктор признан самым завидным женихом среди фигуристов, но ведь однажды этот образ может быть разрушен? На втором фигуристе даже нет брюк, ради всего святого. — Юрий! Ты остаёшься здесь, — говорит он, когда мальчик встаёт следом за ним.

— Виктор, Виктор, — бормочет другой фигурист, когда Яков подходит.

— Витя, пойдём, — говорит он, прищурившись.

— А? Яков… Ещё рано, — дуется Виктор, и его спутник слегка качается, глядя на Якова слезящимися глазами. Сейчас Яков узнаёт его… Кацуки Юри, гордость Японии.

— Не думаешь, что твой друг немного перебрал? Ну-ка, пойдём дадим ему воды и отправим в отель, — говорит Яков. — Не знаешь, где его тренер?

— Тренер? Виктор, б-будь моим тренером! Ты… ты… Виктор, ты должен! — задыхается Юри.

Виктор хихикает. Яков тренировал его десять с лишним лет и никогда не слышал, чтобы Виктор Никифоров хихикал. Яков стискивает зубы. Это будет сложнее, чем он ожидал.

В конце концов, Челестино Чалдини, постоянно извиняясь за своего пьяного фигуриста, помогает разъединить двух мужчин. Челестино закидывает руку Юри на своё плечо и фактически вытаскивает его из рук Виктора.

— Виктор! Пока, Виктор! Пока! — машет Юри, пока Челестино тащит его из банкетного зала.

Дверь захлопывается. Виктор рассеянно улыбается.

— Тц, увлёкся каким-то пьяным парнем! Скорее всего, он больше никогда с тобой не заговорит, ты же знаешь, Виктор? — Юрий, очевидно, появляется только чтобы съехидничать.

— Юрий, — ворчит Яков, — оставь его в покое. — Он покидает Виктора, всё ещё изумлённо смотрящего на дверь.

~

Он только на третьей тарелке с закуской, когда Виктор украдкой подходит к нему.

— Яков… — задумчиво говорит он. — Как думаешь, из меня бы вышел хороший тренер?

Яков на своём диванчике начинает кашлять.


Название: Якову нужен отпуск: теперь и в Барселоне
Переводчик: qjq
Фэндом: Yuri!!! on Ice
Оригинал: Yakov Needs a Vacation: Barcelona Edition by jlauccky
Размер: драббл, ~1050 слов
Пейринг/Персонажи: Яков, Виктор/Юри, Георгий, Юра
Категория: слэш
Жанр: юмор
Рейтинг: G
Краткое содержание: — О, в этом году здесь нет пилона, — говорит Виктор, когда они заходят в конференц-зал.
Похоже, ничего из связанных с банкетом вещей не может быть простым. Ну что ж, по крайней мере здесь есть открытый бар.
Это банкет после финала Гран-при в Барселоне, и Яков до сих пор не отдохнул.

тык

— О, в этом году здесь нет пилона, — говорит Виктор, когда они заходят в конференц-зал. Яков много чего ожидал услышать сегодня, но точно не это. Похоже, ничего из связанных с банкетом вещей не может быть простым. Ну что ж, по крайней мере, здесь есть открытый бар.

Он осматривает зал, пока ждёт свой напиток. Виктор прав, тут нет пилона. Он не знает, почему об этом вообще зашла речь… на каких банкетах бывают пилоны? В зале расположен большой танцпол, длинный шведский стол и нечто, похожее на ледяную скульптуру фигуриста-одиночника. Он поднимает бровь. Возле боковой двери Мила показывает парню по имени Отабек, как выполнять поддержки. Это не закончится ничем хорошим. Поднимаясь с места, он обдумывает это.

— Ваш напиток, сэр.

Всё будет в порядке.

Не далее чем через двадцать минут после того, как Яков садится, Юрий начинает кричать.

— БЕКААА!

Он оборачивается на крик и сразу зарабатывает головную боль.

Отабек держит сильно разозлённого Юрия над головой и шествует с ним по всему залу. Мила только подбадривает его. У Якова ушло три дня, чтобы научить её выполнять эту поддержку, а она каким-то образом научила Отабека за пятнадцать минут. Либо Отабек учится очень-очень быстро, либо они практиковались и до этого. Он щурится.

— Мистер Фельцман, вы что-нибудь предпримите? — спрашивает стоящая рядом женщина. — Это планировалось как официальное мероприятие.

— Я не тренер Алтына, не знаю, что вы от меня хотите.

Они наблюдают, как Отабек начинает кружиться, Юрий извивается в его руках и, кажется, находится в опасной близости от падения.

— Ох, ладно.

К счастью, после того, как Юрий возвращается на землю, в течение часа или около того ничего не происходит (за исключением инцидента с паэльей, но виновники — не фигуристы Якова, так что это не его проблема), и Яков остаётся в блаженном одиночестве. Он не припоминает, чтобы когда-нибудь наслаждался банкетами, но, может, впервые это случится сегодняшней ночью. Ни один из его подопечных ни с кем не дерётся; одежда остаётся на их телах; глупые фигуристы с разбитыми сердцами не рассказывают ему о своих бывших…

Очень пьяный Георгий подсаживается к нему.

— Можно с вами поговорить?

Забудьте. Яков вздыхает.

— Я просто постоянно скучаю по Ане, так сильно. Как думаете, она могла захотеть вернуться ко мне после того, как посмотрела моё выступление в этом году? Я думал, она могла бы, знаете, после того, как я вложил в него всю душу, но я ничего не слышал о ней с тех пор, как она отписалась от меня в Инстаграме.

Яков задаётся вопросом, что такое Инстаграм. Друг Юри, тайский фигурист, пытался поговорить с ним об этом. О, Георгий всё ещё говорит. Яков старается выглядеть так, словно бы он слушал.

— А затем я встретил ту прекрасную девушку Ирину… О Ирина, почему она оставила меня? Я думал, всё было хорошо. Вы ведь были женаты однажды, правда, Яков? Почему Лилия порвала с вами? Потому что вы лысый, да? — Яков хмурится. Георгий неуклюже гладит его по голове. — Не расстраивайтесь, Яков, вы нравитесь мне даже лысым. Если бы мы встречались, я бы не порвал с вами, мне было бы всё равно, что вы лысый…

— Георгий, — прерывает его Яков. — Иди спать.

~

Яков думал, что после ухода Георгия всё будет спокойно, и он сможет насладиться неким подобием спокойного вечера, но был ужасно неправ. Каким-то образом Юрий дотянулся своими маленькими подростковыми ручками до бокала с вином. Яков негодует. Сегодня у него уже было достаточно неприятностей, и он не собирается добавлять пьяного пятнадцатилетку в свой список проблем.

— Юрий, что ты пьёшь?

— Что? Не знаю. Соду. Уйди.

— Юрочка, кто дал тебе это? Ты слишком маленький для вина. Отдай мне его.

— Оно моё, — ноет Юрий.

— Не смотри на меня так, Юрий Плисецкий. Дай сюда. Я дам тебе вкусный клюквенный сок, неплохо звучит?

Взглядом Юрия можно заморозить ад так, чтобы кататься по нему на коньках, но Яков непоколебим. Он имел дело с этим угрюмым звёздным подростком с тех пор, как Юрий только начинал вставать на коньки. В конце концов, Якову удаётся уговорить его отдать вино. Как и обещал, он уходит за соком к шведскому столу, но когда возвращается, Юрия уже нет на месте. Яков немного беспокоится, но что Юрий может натворить, ввязаться в ещё одно танцевальное соревнование? Яков справится с этим. Возможно. Он надеется. Он направляется обратно к бару, потягивая Юрин клюквенный сок. Тот не очень вкусный.

— Могу я помочь вам, сэр? — спрашивает бармен.

— Да, можете, пожалуйста, просто налейте водку в этот стакан.

~

— Яков! — говорит Виктор.

Яков медленно поворачивается на табурете.

— Что, Витя?

Виктор делает секундную паузу, чтобы посмотреть Якову в лицо (которое известно всем за способность остановить любого фигуриста, который переступит черту, но опять же Виктор никогда не был “любым фигуристом”, не правда ли), а затем расплывается в улыбке.

— Юра сказал, ты поможешь мне и Юри с планированием нашей свадьбы!

Так вот что затеял Юрий, маленький подлец. Яков собирается оставлять его допоздна на тренировках в течение месяца.

Виктор шлёпается на соседнее сидение, из ниоткуда появляется Юри и садится с другой стороны. Он листает толстую папку, которую принёс с собой, и взволнованно показывает Якову свои любимые цветочные композиции, пока Виктор рассказывает о самой абсурдной идее, которую Яков слышал за всю свою жизнь.

— Прибыть на вертолёте не получится, думаю, шум расстроит Маккачина, и я знаю, что у Юры начнётся морская болезнь, поэтому яхта тоже отменяется. Юри, какой твой любимый наземный транспорт? О, и ещё нам надо найти побольше украшений для вечеринки, есть идеи?

— Джей-Джей сказал, что у него и Изабеллы будет ледяная скульптура их двоих на свадьбе, нам нужна такая же с нами, только побольше, — говорит Юри.

— Хорошая идея, — задумчиво кивает Виктор. — Как думаешь, сколько будет стоить фонтан с шампанским? Мне кажется, Крис знает кое-кого…

Он достаёт телефон и начинает листать список контактов.

— Яков, посмотрите на эти шесть сочетаний цветов, которое лучше подчеркнёт глаза Виктора?

Яков смотрит.

— Третье, разумеется.

Вопрос: фидбек?

1. +		3	(100%)
Всего:		3

@темы: фик

---

Мы долгое эхо друг друга

Название: Мы долгое эхо друг друга
Автор: qjq
Фэндом: Yuri!!! on Ice
Размер: драббл, ~600 слов
Пейринг/Персонажи: Виктор/Юри
Категория: дружба слэш
Жанр: missing scene
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Допустим, когда Виктор и Юри прилетели в Россию на кубок Ростелекома, у них был один свободный вечер.
Примечание/Предупреждения: пробиваю днище фичками по онеме. песня, которую поёт Виктор — Анна Герман, "Эхо любви". название — строчка из неё же

тык

— Пойдём, покажу тебе кое-что, — говорит Виктор, когда вещи в их небольшом номере в отеле возле стадиона уже разложены. И Юри с любопытством следует за ним, гадая, что же он хочет показать в столице своей родной страны.

Что ж, скоро становится ясно, что это точно не Красная площадь или какой-нибудь музей. Поднявшись со станции метро, Виктор ведёт его к трамвайной остановке, и на дребезжащем трамвае они едут вдоль улиц, пока дома становятся всё ниже и ниже.

Когда они выходят, уже загораются фонари, а Юри ещё сильнее кутается в шарф — всё-таки холода в России суровее японских. Виктор уверенно сворачивает на узкую улочку и спустя пару кварталов, которые они прошли в молчании, указывает на пятиэтажный дом, ничем не выделяющийся среди остальных, и произносит:

— Здесь я жил с рождения и до одиннадцати лет. — И Юри снова оглядывает дом, на этот раз стараясь представить, как Виктор мальчишкой бегал вокруг, рос здесь, как возвращался домой из школы. — Видишь пятое слева окно на втором этаже, с зелёными занавесками? — Юри кивает. — Это была моя комната.

И не задерживаясь больше, Виктор заворачивает во двор, освещённый лишь тусклыми фонарями над дверьми подъездов, и ведёт Юри вглубь, к какой-то постройке.

— А это был мой первый каток, — говорит он, роясь в карманах пальто, и Юри буквально слышит улыбку в его голосе.

Вытащив из левого кармана ключ, Виктор открывает едва приметную дверь, в полумраке сливающуюся со стенами, и входит внутрь, придержав дверь для Юри. Затем он куда-то пропадает, но через пару секунд включается свет, и Юри оглядывается. Каток совсем небольшой: метров пятнадцать на тридцать, и деревянные трибуны всего в пять рядов.

— Я катался здесь, пока не попал в ученики к Якову, — говорит внезапно подошедший Виктор. — И приходил сюда, когда хотел побыть один. А в последние годы на нём тренируются ученики из школы неподалёку. Но сейчас мы тут одни, — Виктор легко улыбается.

— Прокатимся? — с надеждой предлагает Юри, и Виктор согласно кивает в ответ. Когда он приносит две пары коньков, Юри быстро переобувается и на пробу делает круг, пока Виктор стоит и смотрит на него. Подъезжая к нему, Юри протягивает руку, и Виктор, взяв её в свою, шагает на лёд.

Положив другую руку Виктору на плечо, он смотрит прямо в глаза, и тот, почти сразу поняв, что он хочет сделать, кладёт свободную руку ему на талию. Они чуть отъезжают назад, и тут Виктор наклоняет лицо ближе к лицу Юри и начинает тихо напевать:

— Покроется небо пылинками звёзд, — немного хрипло выводит он песню на русском, пока они делают первые шаги, словно в медленном вальсе. — И выгнутся ветки упруго. Тебя я услышу за тысячу вёрст. — И Юри чувствует себя так спокойно, держась за Виктора и слушая, как тот произносит слова на незнакомом ему языке. — Мы эхо, мы эхо, мы долгое эхо друг друга. — Виктор, не прекращая петь, прижимает его к себе. — Мы эхо, мы эхо, мы долгое эхо друг друга.

Незнакомые слова льются и оплетают Юри, обволакивают его, Виктор отстраняется и ведёт его по кругу, наращивая темп, и в какой-то момент возвращает руку ему на талию, наклоняет его, как в танго, и шепчет на ухо:

— Я знаю, с тобой не расстанемся мы.

И Юри — скорее специально, чем от неожиданности — падает на лёд, утягивая Виктора за собой. Тот с улыбкой смотрит на него, и его лицо так близко, что даже без очков можно посчитать светлые ресницы. Виктор тяжёлый, но Юри не шевелится; они оба смотрят друг на друга и молчат. Так тихо, что слышно лишь их дыхание. Затем Виктор моргает и, склонившись, быстро оставляет поцелуй у него на лбу, чёлкой щекотно задев нос.

— Пойдём, я покажу тебе своё любимое кафе, — поднявшись на ноги, он всё с той же тёплой улыбкой протягивает руку.

Вопрос: фидбек?

1. +		3	(100%)
Всего:		3

@темы: фик

---

во сне (ты видел способ выжить и полон радости ты был)

Название: во сне (ты видел способ выжить и полон радости ты был)
Переводчик: qjq
Фэндом: Капитан Америка
Беты: Deathwing, jriver
Оригинал: in a dream (you saw a way to survive and you were full of joy) by notcaycepollard
Размер: миди, ~4050 слов
Пейринг/Персонажи: Баки/Стив
Категория: слэш
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Когда он открывает глаза, Стив сидит рядом с ним на траве в парке. Солнечные лучи золотят его волосы, и на нём венок из маргариток, сдвинутый на одно ухо.
— У тебя цветы в волосах, тупица, — бормочет Баки и тянется, чтобы выпрямить их. Волосы Стива очень густые; они цепляются за стебли цветов, за пальцы Баки, и ему приходится быть осторожнее, чтобы не порвать венок. Его пальцы тёплые, и Стив издаёт нечто, похожее на звук удовольствия, когда Баки приглаживает его волосы.
— Это не реально, — говорит Баки, — это просто сон.
— Это не может быть просто сном, — серьёзно отвечает Стив. — Скажи, зачем ты привёл меня сюда, Спящий красавец?
Примечание/Предупреждения: сказочные мотивы, логика снов

тык

Решиться вернуться в лёд легко.

Рассказать Стиву сложнее.

Баки ждёт день, два. Смотрит, как Стив наблюдает за ним, словно боится, что Баки исчезнет, если он отвернётся.

(Так уже случалось. И может случиться вновь. Он пока не уверен.)

Наконец, он лежит, свернувшись калачиком, в гостиной, по телевизору приглушённо идёт программа о природе, и Баки не слышит ни слова оттуда. Но он слышит Стива до того, как может его увидеть.

— Привет, — шепчет он, потому что уже поздно, и Стив, отделившись от тёмного дверного проёма, садится рядом с ним.

— Не спишь?

— Не получается, — признаётся Баки и знает, что время пришло. — Стив. Стиви. Ты знаешь, что я собираюсь сказать тебе.

— Ты не обязан делать это, — говорит Стив, и Баки думает, что он, вероятно, услышит это вновь до того, как исчезнет. — Ты здесь в безопасности.

— Я знаю, — говорит Баки. — Да, Стив, я знаю, что я в безопасности. Но ты всё равно знаешь, что я хочу сказать.

— Знаю, — соглашается Стив. — Но от этого не легче.

Баки ничего на это не отвечает, лишь смотрит вниз на тыльную сторону ладони и затем на экран. Закрывает глаза и думает о состоянии ожидания.

— Есть существа, которые могут жить во льду, — наконец говорит он, кивнув головой в сторону телевизора. — Ты ведь знаешь? Организмы настолько крепкие, что выживут, замёрзнув на сотню лет.

— Не совсем сотню, — бормочет Стив, и Баки ухмыляется.

— Достаточно близко, — говорит он. — Я имею в виду, это не навсегда, правильно? Я выживу. Ты можешь присматривать за мной, и всё такое.

— Как Белоснежка, — говорит Стив, возможно, искренне, а может, немного язвительно, и Баки хмурится.

— Да ладно, чёрт побери, тебе не нужно будить меня поцелуем, или вроде того, — поддразнивает он, и Стив действительно краснеет. — Белоснежка, Стив, Боже, тебе не десять лет. Суть в том, что ты разберёшься с этим и разбудишь меня.

Если не думать об этом слишком много, в это можно почти поверить. Он думает, возможно, Стив на самом деле верит. Баки же просто устал думать вообще.

— Этот криосон не настолько глубокий, как тот, в который вас погружали раньше, — серьёзно говорят ему учёные Т'Чаллы на следующий день. — Вы сможете испытывать остаточные функции мозга.

— Вы имеете в виду, я буду в сознании? — спрашивает Баки и старается не паниковать.

— Нет, Джеймс Барнс, — говорит Т'Чалла. — Они говорят, что ты сможешь видеть сны.

— О, — говорит Баки и не знает, что ему думать об этом, но слишком поздно менять своё мнение. Глаза Стива выглядят так, словно он теряет что-то важное, и Баки не хочет смотреть (но он должен. Он должен. Он выбрал это, он сможет выдержать взгляд Стива в последний раз.)

— Что ж, — говорит он, — думаю, увидимся позже, — и откидывается назад в камере, закрыв глаза.

На этот раз лёд мягче. Современная Вакандская наука или, возможно, дело в том, что они заботятся о нём как о человеке, а не об оружии, которое убирают в холодное хранилище. Баки чувствует, как темнота незаметно надвигается на заднюю часть его шеи, такая лёгкая, словно он засыпает. Это спокойно, вот его последняя мысль, прежде чем стекло опускается. Может быть, Белоснежка чувствовала то же самое.


Когда он открывает глаза, Стив сидит рядом с ним на траве в парке. Солнечные лучи золотят его волосы, и на нём венок из маргариток, сдвинутый на одно ухо.

— У тебя цветы в волосах, тупица, — бормочет Баки и тянется, чтобы выпрямить их. Волосы Стива очень густые; они цепляются за стебли цветов, за пальцы Баки, и ему приходится быть осторожнее, чтобы не порвать венок. Его пальцы тёплые, и Стив выдыхает нечто, похожее на звук удовольствия, когда Баки приглаживает его волосы.

— Да, — соглашается Стив, — ты воткнул их туда, помнишь?

— Я? — спрашивает Баки немного смущённо и пытается вспомнить цепочку событий, приведших к этому наполненному золотом полудню. Его руки, левая и правая, собирают цветы. Проворно расщепляют стебли, чтобы связать их. Большой палец левой руки немного запачкан зелёным. Он ложится обратно в траву, смотрит на небо. Очень тепло, и Баки чувствует себя так умиротворённо и задумывается, каково было бы перекатываться, пока его щека не прижмётся к колену Стива.

Вдалеке слышится пение птиц, крик ребёнка, негромкий шум велосипедного звонка.

— Центральный парк, — говорит он или вспоминает. — Мы пришли сюда одним летом, так?

Он не вставляет цветы в волосы Стива, лишь делает петлю и оставляет её на коленях. Пусть она упадёт на траву, когда они встанут.

— Это не реально, — говорит он и начинает немного паниковать, — это не…

— Что не реально? — спрашивает Стив, всё ещё улыбаясь, и, когда он поворачивает голову и смотрит на Баки, его глаза настолько голубые, что Баки задумывается, не украл ли он кусочек неба.

— Ну, — говорит Баки, — для начала, ты стал большим, приятель.

Стив смотрит на себя и слегка пожимает мускулистыми плечами, они плавно движутся, а затем ложится рядом с Баки, их руки соприкасаются.

— Ты сделал меня таким, — говорит Стив. — Хочешь, чтобы я стал прежним?

— Неа, — бормочет Баки так, словно это не важно, и осторожно, но решительно переплетается мизинцем с мизинцем Стива. — В любом случае, больше всего меня напрягло то, что Центральный парк никогда не пах так хорошо, пока мы всё ещё жгли грёбаный уголь для отопления.

Стив смеётся, его глаза закрыты, рука скользит в руке Баки так, как и следует, слегка сжимает.

— Окей, так это не реально, — его голос не меняется, будто это не имеет значения. — Тогда почему мы здесь?

— Не знаю, — бормочет Баки. — Это просто сон.

Стив подкатывается к Баки, приподнимается на локте и щёлкает его по лбу.

— Ау! Зачем ты это сделал?

— Это не может быть просто сном, — серьёзно говорит Стив. — Скажи, зачем ты привёл меня сюда, Спящий красавец?

— Не думаешь, что мы немного стары для сказок?

— Хм, — говорит Стив, — это не то, что я помню из тех времён, когда ты читал мне, пока я болел и мама была на работе, — и краска приливает к лицу Баки.

— Я думал, что ты спал, болван, Боже, я просто… — Стив усмехается. — Ладно, ладно, сказки, на мне что, магическое заклинание, или вроде того?

— Ты скажи мне, — говорит Стив, и Баки, внезапно выйдя из себя, пихает Стива в плечо, пока он не падает в траву, прижимает его к земле и свирепо смотрит.

— Почему с тобой так сложно?

— Я только пытаюсь помочь, — говорит Стив, лениво моргает, и было бы так легко поцеловать его прямо сейчас, но он не сделал этого раньше, поэтому не делает и сейчас.

— Может, будет проще, если мы добавим немного иллюстраций? — он снова моргает, воздух мерцает, а затем он становится хрупким и маленьким под руками Баки и сжимает в руке до комичного большой карандаш.

— Ты изменился, — говорит Баки и отодвигается назад, потому что не собирается раздавить Стива, а тот лишь, щурясь, смотрит на себя, трогает тощую грудь.

— Ага, — говорит он, — я изменился. Посмотри на это. Что, ты не помнишь, как я однажды рисовал, когда получил мускулы?

— Думаю, нет, — пожимает плечами Баки. — Ладно, и что ты собираешься нарисовать?

— Ну, — говорит Стив, — раз это сказка, у тебя должен быть принц, так? Или рыцарь?

— В сияющих доспехах, — соглашается Баки сухим голосом и дотрагивается пальцем до маргариток в волосах Стива. — Ну, у тебя уже есть корона. Полагаю, это значит, ты принц, который должен спасти меня. О, стой, это значит, что я принцесса в замке?

— Я не знаю, это твой сон, — разумно говорит Стив. Ещё одна вспышка, и маргаритки превращаются в переплетённый обруч почти под цвет волос Стива. — Если тебе от этого станет легче, я не буду рисовать тебе платье.

— Ну и дела, — бормочет Баки. — Спасибо, — и вновь ложится рядом со Стивом, оборачивает руку вокруг его бёдер и притягивает его ближе. Они подходят друг другу, тело Баки помнит это — холодные ночи, когда тепло уходило, на узкой кровати Стив костлявой спиной прижимался к груди Баки, а тот делал всё возможное, чтобы согреть Стива и остановить его кашель.

— Скучаю по тебе, Стиви, — шепчет он в волосы Стива, и тот делает вдох, словно и он скучает, потому что они уже не те молодые, глупые и красивые мальчишки, и это заклинание, которое они не могут разрушить, и Баки внезапно полон сожалений о том, что они потеряли.


Может, они засыпают — Баки интересно, можно ли заснуть внутри сна — но освещение не меняется, лишь становится идеальным, как в три часа после полудня, солнечный свет такой мягкий и тёплый, что Баки думает, он мог бы почти забыть о холоде. Они со Стивом могли бы лежать здесь на протяжении пяти минут, получаса или пятидесяти лет, думает Баки, пока сидит и проводит рукой по волосам.

— Ладно, — говорит он. — Ладно, великий художник Стив, что ты собираешься нарисовать?

— Ты скажи мне, — говорит Стив, держа карандаш в воздухе, и Баки закусывает губу.

— Щит, — решает он, и Стив рисует круг, добавляет звезды и ручку и ловит расписанную крышку мусорного бака, когда она падает ему в руки.

— Хм, — говорит он, взвесив его, — неплохо. Нужен ли мне ещё и меч?

— Почему бы и нет, — лениво говорит Баки и смотрит, как Стив рисует две линии, рукоять, острие лезвия. Он сделан из дерева, склеенных вместе щепок, детская игрушка, собранная во времена до отлитых из пластика водяных пистолетов, но Стив со свистом рассекает им воздух и ухмыляется.

— Точно не хочешь платье? Вуаль? — предлагает он, и Баки пихает его в бедро, закатывая глаза. — Ладно, ладно, хорошо, и с чем я буду сражаться за тебя, Бак?

— Ты уже сражался с драконом однажды, — задумчиво говорит Баки. — Отрубил одну голову, и на её месте выросли две, как тебе это?

— Мог бы заниматься этим весь день, — пожимает плечами Стив. — Но ты прав, это было не так прекрасно, как в историях. Что ещё?

— Не знаю, однажды ты уже разрушил заклинание, — говорит ему Баки, и Стив хмурится.

— Что же мне сделать, — спрашивает он, — соткать рубашку из крапивы?

— Ага, только ты не закончил рукав, и моя рука не изменится, — говорит Баки и смотрит на свою руку, но та покрыта кожей, пальцы испачканы в траве, на запястье веснушки, о существовании которых он уже забыл. — В любом случае, ты путаешь истории, — добавляет он. — Ты принц, а не принцесса, дальше тебе нужно найти имя Румпельштильцхена.

— Хм, — тянет Стив, — я уже нашёл его, это был Александр Пирс. Легко.

— Ладно, — говорит Баки, — ладно. Вот оно. Имена. Вот как ты сделал это в прошлый раз. У имён есть сила, так?

— О да, — соглашается Стив. — У истинных имён, конечно. Но я всегда знал твоё, Джеймс Бьюкенен Барнс. Баки.

— Я знаю, — кивает Баки, — я знаю, что ты знаешь, но я… ты знаешь, что я забыл.

Стив открывает рот.

— Колдовство, — медленно говорит он, и Баки хочет прикоснуться к его полной нижней губе.

— Да, — вместо этого говорит он. — Заклинание.

— Это не сработает снова, — говорит Стив, качая головой. — Это не… смотри, это больше похоже на, я не знаю, терновый лес, который становится острее каждый раз, как я прикасаюсь к нему, только находится он здесь, — он щёлкает по лбу Баки, затем ерошит волосы и тянется к Баки куда легче, чем когда-либо делал в его воспоминаниях. — Колдовство, меняющее форму, когда пытаешься снять его.

— Гордиев узел, — бормочет Баки, — который невозможно развязать, — и чувствует, как Стив кивает у его плеча. Баки снова закрывает глаза на мгновение. — Я мог бы остаться здесь, — предлагает он. — Мы могли бы остаться, Стиви, тут ведь не так плохо, верно?

— Нет, — вздыхает Стив, — нет, это не лучшее место, Бак, ты можешь отдохнуть здесь так долго, как только хочешь, но… — и когда Баки открывает глаза, парк окружён переплетением шипов, и он знает, что будет, если прикоснуться к ним. Желание. Ржавый. Семнадцать. Готов выполнять, солдат?

— Пойдём в другое место, — говорит он, снова закрывает глаза, и, когда открывает их, они стоят на причале. Океан такой же синий, как и небо, как и глаза Стива, и, когда он поворачивается и смотрит на Стива, тот снова большой, с раздавшимися плечами, в шерстяной одежде цвета хаки.

— Выглядишь так, словно готов выйти в море, — говорит он и прикрывает глаза, потому что Стив очень яркий. — Чёрт побери, я выглядел так же, когда записался в армию?

— Неа, — смеётся Стив, — ты выглядел гораздо лучше, — и Баки слегка краснеет, наклоняет голову.

— В любом случае, куда мы собираемся?

— О, — внезапно став серьёзным, говорит Стив, — знаешь, как во всех историях, нужно пересечь океан, прежде чем начать. В каждой судьбе есть морское путешествие.

— Мы ведь сделали это? — спрашивает Баки. — Мы пересекли океан и вернулись другими. Хей, ты потерял меч.

— Но у меня остался щит, — пожимает плечами Стив и закрепляет его на спине. — Да ладно, Баки, ты всё ещё не понял?

— Понял… хей, да ладно, если ты знаешь решение, не можешь ли просветить меня?

— Ты же знаешь, что так это не работает, — говорит ему Стив, и Баки опирается о перила причала, смотрит на воду и размышляет.

— Если я знаю, — наконец говорит он, — если мне кажется, что я понял, тебе придётся идти впереди меня и не оглядываться?

— Неа, — говорит Стив, — это сказка, а не греческая трагедия, и ты пока не умер. Просто небольшое проклятие, вот и всё. Ты знаешь, что тебе нужно делать?

— Что нам нужно делать, — соглашается Баки. — Это и есть Гордиев узел, и я знаю, что делать с ним. И ты был неправ насчёт кое-чего.

— Правда? — улыбается Стив, и Баки кивает.

— Ты знаешь моё имя, — говорит он и смотрит на Стива, потому что не может отвернуться. — Это всегда будешь ты, Стив. — Улыбка Стива становится шире, его глаза тёплые и полные изумления, он наклоняется, касается волос Баки, щеки, плеча и, наконец, его губ.

— Чёрт возьми, давно пора, — говорит он в губы Баки, и тот издаёт слегка возмущённый смешок.

— Ага, хорошо. Разбуди меня, ладно?

— Хей, — говорит ему Стив, — я это ты, приятель, — и Баки делает глубокий вдох и открывает глаза.


— Вы не должны были проснуться самостоятельно, — говорит кто-то, когда он приходит в себя. — Это невозможно, — и Баки охватывает ужас разморозки — слишком быстрой и слишком медленной одновременно. Его грудь всё ещё не отошла, а лёгким уже необходимо сделать вдох. Он тяжело дышит, кашляет, наконец прекращает, с трудом делает вдох, второй, протягивает руку и касается своего лица, груди, плеча. Под его пальцами холодный металл и дальше ничего, и Баки вспоминает о сплетённом венке из маргариток, о траве под ногтями и едва удерживает всхлип.

— Простите, — говорит он загрубевшим голосом. — Простите, я… Стив? Стиви?

— Твой друг направляется сюда, — мягко говорит Т'Чалла, и Баки открывает глаза в темноте, вновь закрывает их.

— Почему я… я ничего не вижу, — произносит Баки, и Т'Чалла берёт его за запястье.

— Тебе нужно отдохнуть, — твёрдо говорит он. — Самостоятельное пробуждение от криосна не рекомендуется не просто так, сержант Барнс, функции твоего тела вернутся через некоторое время.

— Я не ослеп? — спрашивает Баки и практически слышит, как Т'Чалла улыбается.

— Нет, — говорит он, — ты не ослеп. Не навсегда. Спи, Джеймс. Стив будет здесь, когда ты проснёшься.

— Как долго, — говорит Баки, прежде чем погрузиться в сон, и, возможно, только воображает ответ. Четыре месяца. А словно прошло полдня.

Когда он просыпается в следующий раз, Стив здесь, сначала размытый, а затем успокаивающе отчётливый. Баки морщится, проводит рукой перед глазами, облизывает сухие губы.

— У меня во рту словно кто-то умер, — бормочет он, и Стив вздрагивает, а потом смеётся.

— Хочешь воды?

— Да, — соглашается Баки. — И хочу убрать эту хрень из моей головы, Стив, и я знаю, как сделать это, но…

— Но? — спрашивает Стив, перестав наливать воду в стакан.

— Тебе это не понравится, — говорит Баки и пьёт так, словно умирает от жажды.


Он прав. Стив ненавидит это. Ненавидит.

— Я не… — резко говорит он, сжимает челюсть. — Я не понимаю, как это сработает. Я не хочу делать это с тобой, Бак.

— Тебе придётся, — отрывисто говорит Баки и желает, чтобы Стив был посговорчивее. Он действительно привык к версии из сна. — Я знаю, что ты не хочешь. Тебе придётся, Стив. Это единственный способ. Или я могу снова вернуться в лёд.

Стив вздрагивает, и Баки вздыхает, думая о том, как он лежал в тёплой траве, надевал венок из маргариток на голову Стиву. Может, позже это будет у них. Может, Стив позволит ему прижать себя к земле под куполом небес и солнечным теплом. Может, на этот раз Баки поцелует его. Он никогда не узнает, если они не сделают это.

Стив делает глубокий вдох.

— Ты уверен, что это единственный способ, — немного вопросительно говорит он, и Баки кивает.

— Да, — соглашается он. — Не спрашивай, откуда я знаю. Божественное вмешательство. Я просто знаю, Стив. Давай, возвращение на родину.

— Возвращени, — послушно говорит Стив, и Баки качает головой, прикасается пальцем к губам Стива.

— Возвращение, — поправляет он. — Возвращение на родину.

— Не могу поверить, что мне приходится учить русский ради этого, — бормочет Стив, но тщательно проговаривает слова, и Баки чувствует, как они эхом отдаются глубоко в его голове.

— Да, — говорит он. — Лучше. Продолжай.


Когда они делают это, Баки привязывают ремнями по его собственному настоянию. Он уверен, что это сработает, но если нет… что ж. Он точно не хочет повторения венских событий. Стив выглядит огорчённым, но ремни свободные, удерживают, не причиняя боли, и по сравнению с металлическими креплениями, которые использовала ГИДРА, это гораздо больше, чем хорошо. Одиссей привязан к мачте, а песни сирен Баки более чем знакомы.

— Ладно, — говорит он. — Ладно. Сделай это.

Стив смотрит на него, и Баки смотрит в ответ, расслабляет плечи и слегка улыбается. Не похоже, что Стива это успокаивает.

— Желание, — осторожно говорит Стив, на этот раз не споткнувшись. — Ржавый. Семнадцать. Ты со мной, Баки?

— Да, — бормочет Баки. — Я с тобой.

Он чувствует это: заклинание, колдовство, триггер, чем бы это ни было, но кое-что перекрывает его. Тебя зовут Джеймс Бьюкенен Барнс. Меня зовут Баки.

— Рассвет, — продолжает Стив. — Печь. Девять. Добросердечный.

Тебя зовут Джеймс Бьюкенен Барнс.

Возвращение на родину.

Тебя зовут…

Один.

Баки тебя зовут Баки…

Грузовой вагон.

Баки…

Готов выполнять, солдат?

Баки? Ты со мной?

— Я с тобой, — нечленораздельно произносит Баки, затем повторяет более отчётливо. Он никогда не чувствовал себя так спокойно. Выполняй, настаивает его мозг, это Стив, выполняй, солдат, Баки, тебя зовут, тебя зовут Баки, и Баки дышит, позволяет себе дать слабину.

— Баки, — снова говорит Стив, и это настолько хорошо, его имя голосом Стива, когда Стив — его директива, и Баки думает о волшебниках, заклинаниях и узлах, которые невозможно развязать.

— Готов выполнять, — шепчет Баки. — Стив. Готов выполнять.

— Отменить, — приказывает Стив, и всё останавливается. Отменить. Отказано. Отменить. Отменить директиву.

— В отмене отказано, — задумчиво говорит Баки, и Стив хмурится.

— Где ты, Баки?

В парке. Здесь цветы. Кто-то бросил меч.

— Ты знаешь, что делать, — говорит Стив, и да, Баки знает, что делать, Баки плавает во сне, и выполняй и тебя зовут Баки тебя зовут тебя зовут Баки, и вот оно, вот Стив вкладывает меч в руку Баки и подталкивает его.

Гордиев узел, думает Баки и давит на программу, как на больной зуб. Узел туго сплетён, концы исчезают, и Баки наклоняется, поднимает меч. Древесина трескается в его руке, но лезвие заострено, и он приставляет его к первому слою, начинает разрезать верёвку.

Желание, настойчиво кричит она, превратившись в змею с раздвоенным языком и яркой чешуёй, и Баки морщится.

— Больно, — бормочет он и слышит Стива словно издалека.

Выполняй, говорит Стив, и Баки выполняет, перерубает первую змею и вторую.

Семнадцать, говорит третья, шипит слова, оседающие под его кожей, помнишь, когда тебе было семнадцать, ты смотрел на него так, словно он был для тебя целым миром, ты сидел под солнцем и плёл ему венок из маргариток, ты же хочешь надеть его ему на голову, солдат, ты же хочешь…

Выполняй, слышит Баки в голосе Стива, тебя зовут Джеймс Бьюкенен Баки тебя зовут, и рубит верёвку мечом, словно это совсем не больно. Рассвет, печь и девять следующие, легко, затем добросердечный, сложнее, но Баки, стиснув зубы, рубит и её, и голос Стива звенит в голове, и затем…

Возвращение на родину.

У тебя никогда не было дома, ты же хочешь дом только для вас двоих, кровать и его спина, прижатая к твоей груди, и сложнее вспомнить, как его сейчас зовут, сложнее погрузиться в то мечтательное Стив — директива он знает твоё имя Стив — директива, и вдалеке Стив вновь отдаёт приказ. Его голос полон слёз, и Баки думает, больно ли это там. Здесь ему больно, меч осколками впивается в ладонь, он погружает его в узел, и было бы так легко сдаться, вернуться домой и быть в безопасности и…

— Баки, — твёрдо говорит Стив. — Выполняй, — и Баки собирает все силы и толкает меч до последнего слоя, теперь верёвки сделаны из стали.

Грузовой вагон. Ты на поезде.

Он на поезде, и Стиву лишь нужно взять его за руку, вот и всё, это недалеко, но Баки не может дотянуться, и он чувствует снег на лице, он на поезде, грузовой вагон, и чувствует, что падает, узел сплетается вокруг него, собирается изменить себя, он на поезде, и у него нет имени, он просто солдат, оловянный солдатик, заклинание сильно, а он вооружён лишь игрушечным мечом, и он никто, просто солдат, падающий с поезда, грузовой вагон, выполняй, выполняй, солдат, так холодно, выполняй…

— Меня зовут, — говорит Баки, — Баки, — сжимает челюсти и рубит.

Узел распадается.

— Баки, — говорит Стив, — выполняй, — и Баки ухмыляется всеми зубами.

— Неа, — говорит он, — развяжи меня, Стиви, я уже закончил то дерьмо, что должен был сделать, — и Стив делает неуверенный вдох и путается руками, которые, похоже, едва работают, в ремнях.

— Прости, — шепчет он, — прости, — и, наконец, освобождает запястья Баки, и первым делом он касается волос Стива в благоговении, и Стив останавливается, наклоняется и прижимается лбом ко лбу Баки. Тот ведёт ладонью к задней части шеи Стива, удерживает его на месте и закрывает глаза.

— Скучал по тебе, — признаётся он, и Стив смеётся, его смех до сих пор звучит так, словно за ним прячутся слёзы, и когда Баки просто сдаётся и наконец целует его, на вкус он как соль и железо из прокушенной губы. — Что ты сделал с собой? — упрекает он Стива и лижет его губу, чтобы облегчить боль, и Стив пожимает плечами и возится с ремнями, чтобы скорее их убрать.

— Директива, — говорит он. — Это куда сложнее, чем выглядит, Бак. Как ты мог знать?

— Пришло ко мне во сне, — говорит Баки так легкомысленно, что Стив никогда ему не поверит, и встряхивается. — Хей, как думаешь, в Ваканде есть маргаритки?

— Я… Честно, не имею представления, — говорит Стив. — А что?

— Просто, — отвечает Баки, — хочу кое-что сделать.

Здесь нет маргариток. Баки вставляет в волосы Стива пышные цветы, названия которых он не знает, обращает лицо к солнцу, погружает пальцы в землю, пока под ногтями не появляется грязь, и чувствует, словно он может подниматься, подниматься и подниматься.

Вопрос: фидбек?

1. +		3	(100%)
Всего:		3

@темы: фик

---

Быть правильным

Название: Быть правильным
Автор: qjq
Фэндом: Капитан Америка
Беты: faith_fatal, SemechkaBlack
Размер: мини, ~1300 слов
Пейринг/Персонажи: Стив/Баки
Категория: слэш
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Краткое содержание: Доктор Эрскин сказал ему: «Всё хорошее сыворотка делает великим, всё плохое — ужасным». Стиву казалось, из-за сыворотки стала сильнее в разы и его болезненная привязанность к Баки.
Примечание/Предупреждения: засилье авторских хэдканонов, возможно ООС

тык

Доктор Эрскин сказал ему: «Всё хорошее сыворотка делает великим, всё плохое — ужасным». Стив не знал, насколько буквально говорил доктор тогда. Впрочем, он же видел истинное лицо Шмидта: череп, обтянутый красной кожей, в глазах неутолимая ярость. Скорее всего, он говорил буквальнее некуда.

Стиву казалось, из-за сыворотки стала сильнее в разы и его болезненная привязанность к Баки. Он не мог объяснить это как-то иначе.

Почему, если не из-за этого, ему хотелось постоянно держать Баки в своём поле зрения, наблюдать за ним? Откуда тогда это желание прикоснуться, хотя бы дружеским жестом, никак не оставлявшее его? Ведь Стив никогда не был тактильным человеком, это Баки всё время прикасался к нему: хлопал по плечу, сжимал в объятьях, трепал волосы. Откуда эта потребность оберегать, защищать?

Всё это вполне можно было бы принять за дружеские чувства, за заботу одного друга, брата о другом, если бы не сны Стива, ставшие его настоящим мучением, сны, из-за которых он иногда просыпался посреди ночи, пытаясь отдышаться, окончательно вынырнуть в реальность. Сны, в которых Баки смотрел на него, как на одну из своих девушек, на его лице появлялась мягкая улыбка, он лукаво прищуривал глаза и тянулся, тянулся к Стиву, долго и голодно целовал его, крепко прижимаясь. А потом спускался ниже, медленно и дразняще облизывал соски, отстранялся и, быстро оставив на губах Стива ещё один поцелуй, наконец обхватывал губами уже наполовину возбуждённый член, глядя на него из-под ресниц. И Стив просыпался на базе, в палатке, в спальном мешке, наскоро расстеленном в лесу, ошарашенный, со стояком и стыдливым желанием провалиться под землю. Рядом сонно ворочался Баки, и невозможно было даже поднять на него глаза.

Стив помнил, он и раньше был таким неправильным. И раньше восхищался Баки совсем не по-дружески. И раньше хотел быть рядом с ним всегда, а, если повезёт, то и немного дольше. И раньше замечал, какой Баки красивый; сначала пытался отрицать, твердил себе, что смотрит только как художник на натурщика, отмечает его красоту, потому что иначе не может, ведь его друг был, пускай, и не идеалом мужской красоты, но по-своему прекрасным. Затем перестал отрицать.

Его привязанность была птицей, запертой в грудной клетке, как в настоящей, — глупая метафора, но до печального точная — раньше больной, лишь жмущейся к прутьям, но теперь расправившей крылья и рвущейся на свободу. И нельзя было ни в коем случае её выпускать. Стив должен был усмирить её сам (ведь уничтожить он её не мог), усыпить, накрепко запереть и, главное, не дать Баки увидеть её. Баки не должен знать.

Стив пытался стать правильным, таким, каким и должен быть, но проваливался, раз за разом.

Ему на самом деле нравилась агент Картер, Пегги. Но скорее как боевая подруга, как та, на кого он мог всегда положиться, кто прикроет его и никогда не предаст. Та, кому он мог довериться во время боя, но не та, с кем он мог бы жить в мирное время. Это место в его жизни было уже давно и крепко занято другим.

Стив садился слишком близко к Баки у разделённого с Коммандос костра. По окончании боя всегда в первую очередь мчался проверять, в порядке ли Баки, не ранен ли он. Смотрел чересчур пристально, когда тот переодевался в их общей палатке, никак не мог заставить себя отвернуться. С замиранием сердца ожидал его возвращения с одиночных заданий. Всегда был слишком рядом, слишком близко, просто слишком.

Господи, как же сильно он провалился.

***

Сердце Стива стучало как чёртов отбойный молоток, пока они с Гейбом под покровом ночи тащили раненого Баки через лес на базу. Оно не замедлялось ни на минуту с того момента, как Стив, вырубив последнего оставшегося солдата ГИДРЫ, оглянулся и не увидел Баки там, где он был минуту назад.

Вот как вышло: в разгар боя одна из стен завода обвалилась, и Баки оказался под завалом. И когда Стив с помощью Дум-Дума и Мориты слегка трясущимися руками оттащил последний камень, то сначала увидел кровь, много крови. Весь бок Баки был пропитан кровью, и сам он был без сознания, но, слава Богу, слава всем богам, жив. Рана выглядела ужасно: обломок стены, падая, разодрал кожу, пыль смешалась с кровью, и это грозило заражением. Нужно было доставить его медикам как можно быстрее. Что Стив и собирался сделать, запихнув свои страхи, тревоги и опасения куда подальше.

Им повезло ещё раз, когда поблизости оказалась речка, достаточно чистая для того, чтобы промыть рану Баки. Гейб наскоро наложил повязку, а затем они со Стивом подхватили его и сквозь лес стали пробираться на базу.

Стив не мог позволить себе задуматься, что будет, если они не успеют. Тогда, он точно знал, та птица одним движением крыльев разорвёт на куски его сердце, пробьёт грудную клетку, с пронзительным криком переломав рёбра, вырвется на волю, оставив вместо груди кровавое месиво, и тут же рухнет на землю, рядом с Баки. Вот что будет.

— Капитан, с вашим другом всё будет в порядке, — выйдя из медицинского корпуса, стену которого Стив подпирал уже несколько часов, сказала усталая медсестра, и наконец он смог дышать. — На самом деле рана только выглядела так плохо, но органы не задеты. Несколько дней постельного режима, и он будет как огурчик, — она улыбнулась ему, поправляя выпавшие из причёски пряди. Стив нашёл в себе силы улыбнуться ей в ответ.

— Спасибо. Можно к нему зайти?

Он стоял у больничной койки, на которой, дыша спокойно и размеренно, спал Баки. Глядя на то, как слегка подрагивали его ресницы, Стив ощущал, как напряжение последних часов потихоньку покидало его. Ему ведь и правда больше ничего не надо, только чтобы Баки был жив, был в порядке. Остальное, по сравнению с этим, совсем не важно.

***

В баре было шумно и душно, играла какая-то весёлая песня, то и дело раздавался смех. Коммандос праздновали очередную победу. Они разгромили ещё одну базу ГИДРЫ, и каждый из них заслуживал расслабиться, немного отдохнуть перед новым заданием.

Стив расположился недалеко от барной стойки, а Баки, опершись о него, пытался подпевать песне, не обращая внимания на заплетавшийся язык. С каждой минутой и с каждым новым глотком из стакана он наваливался на опасавшегося сделать лишнее движение Стива всё сильнее.

— Хей, Бак, — позвал он, когда Баки, затянув следующую песню, положил голову ему на плечо. — Пойдём, тебе точно хватит. — Дождавшись ответного «Мм», он махнул Коммандос на прощание и отправился к выходу из бара, поддерживая друга.

На тихой французской улочке не было ни души, только сверчки отчаянно стрекотали в ночи, да из бара доносились новые взрывы смеха. Баки снова всем весом навалился на Стива, и тому пришлось буквально тащить его.

— Сти-и-ив, — позвал он, подняв голову и заглядывая в глаза.

— Да, Баки? — Стив постарался поудобнее перехватить друга, всё сползавшего куда-то вниз. — Давай, пошли, тебе нужно проспаться.

— Ну Сти-и-ив, — снова протянул Баки, навалившись ещё сильнее, хотя, казалось, больше некуда, — ты знаешь секрет?

— Какой секрет? — на автомате спросил Стив, почувствовав облегчение от того, что улица подходила к концу, а оттуда было недалеко и до их временного пристанища.

— Очень важный, — отозвался Баки, заглянул в лицо Стива и вдруг прижался к его губам своими, горячими, со вкусом виски. Он замер, застыл, а Баки, воспользовавшись этим, углубил поцелуй, засунул ему руку под форменную куртку, начал гладить, потянулся к ремню…

Стив отшатнулся, пытался отдышаться. Смятение охватило его. Баки ведь не был… не был таким, ему нравились девушки, всегда нравились. Господи, неужели он… как-то заразился этим от Стива? Или это из-за того, что он напился, и утром с ним всё будет нормально?

Стив наконец решился посмотреть на Баки: тот стоял, недоумённо и немного обиженно глядя на него. Нужно было остановить его, не дать ему пропасть так же, как уже пропал Стив.

— Сержант Барнс, вы… больше не должны так поступать, — хрипло выдавил он.

Теперь замер Баки, словно вмиг протрезвел, в тёмных глазах отразилось понимание.

— Так точно, сэр, — глухим голосом ответил он. — Могу я быть свободным, сэр?

Стив отрывисто кивнул, и Баки, развернувшись, быстрым шагом пошёл по улице.

А он остался стоять, оглушённый и раздавленный. Губы и кожа в тех местах, где прикасался Баки, горели. Стив знал, что поступил так, как был должен. Птица, запертая внутри, кричала и металась, всем телом билась о прутья, рвалась наружу, ломая крылья. Но он знал, так будет лучше.

Так будет правильно.

Вопрос: фидбек?

1. +		3	(100%)
Всего:		3

@темы: фик

---

A Moment in the Storm

Название: A Moment in the Storm
Переводчик: qjq
Фэндом: Капитан Америка
Беты: Dr.Winter, SemechkaBlack
Оригинал: A Moment in the Storm by eyres
Размер: мини, ~1050 слов
Пейринг/Персонажи: Стив/Баки, Триш/Джессика
Категория: слэш, фемслэш
Жанр: character study
Рейтинг: G
Краткое содержание: Триш Уокер встречает Стива Роджерса во время спорного суда над Зимним Солдатом.
Примечание/Предупреждения: кроссовер с «Джессикой Джонс»

тык

Она встречает Стива Роджерса на вечеринке. Он стоит на балконе неподалёку от переполненного бального зала, засунув руки в карманы костюма. Он отвернулся от света, словно что-то тяжёлое давит на него.

Даже на большом расстоянии, сквозь музыку и разговоры в зале, до сих пор можно расслышать выкрики протестующих, собравшихся у входа. Она прошла мимо них по пути на вечеринку. Мужчины, женщины и дети с плакатами и мегафонами заставили её вспомнить радиопередачу, на которой несколько месяцев назад люди говорили о том, что Хоуп Шлоттман заслуживает гнить в тюрьме.

— Капитан Роджерс? — говорит она мягко и осторожно, словно он — это Джесс, пугливый, как дикий зверь, и готовый сбежать при любом её неосторожном движении.

Он поворачивается, и она видит, как его лицо искажается пустой улыбкой, натренированной и безупречной.

— Да, мэм? — вежливо спрашивает он. Он выглядит куда более измученным, чем на телевидении, на тех размытых новостных кадрах, где он поднимается по ступенькам к зданию суда в окружении репортёров и адвокатов. Он выглядит бледнее, чем на фотографиях в зале суда, напряжённо и прямо сидящий в аудитории позади стойки ответчика с высоко поднятой головой, словно готовясь к удару.

— Меня зовут Триш Уокер, — говорит она. — Я только хотела... я только хотела сказать, — она оглядывается на отполированные полы и блистающих политиков, а затем смотрит на человека, одиноко стоящего под дождём. — Вы были моим героем, когда я была маленькой девочкой. Я хотела быть героем. Хотела спасать людей.

— Это честь, мэм, — говорит он с той же интонацией — искренней, но в то же время усталой и пустой. Но это её не останавливает, хоть это и немного пренебрежительно.

Завтра он даёт показания. Это во всех новостях. Завтра Капитан Америка предстанет перед судом, чтобы защитить друга детства от обвинений в государственной измене. Его назвали предателем, злодеем и помехой. Ему предложили отказаться от щита и звания, угрожали, что бросят в тюрьму вместе с другом.

— У меня есть лучшая подруга, — говорит Триш. — Когда мы были маленькими, она защищала меня. Нам нравилось притворяться, что мы — это вы. Вы и сержант Барнс. Она спасла мне жизнь. И я только хотела сказать... я хотела сказать вам, как я ценю и уважаю то, что вы противостоите им. Люди не правы. Им легче обвинить жертв промывания мозгов, чем признать, что сильные люди уязвимы. Что есть силы, которые могут заставить хороших людей делать ужасные вещи.

Теперь он смотрит на неё. Действительно смотрит. Улыбка пропадает, и что-то ужасно уязвимое появляется на его лице. Позади него крики протестующих ненадолго набирают силу; они кричат, что Капитан Америка позорит свою страну. Что он тоже террорист. Что его лучший друг — предатель, убийца, злодей. Им легче обвинять военнопленного и бичевать героя войны, чем поверить, что даже сильнейшие могут быть сломлены, обмануты и подвержены контролю.

Триш думает, что раньше она тоже не хотела бы в это верить. До того как её лучшая подруга разваливалась на части в её руках, потому что Килгрейв заставил её убить невинных женщин. До того как её, замершую и сломленную, целовал монстр перед единственным человеком, которого она когда-либо любила. До того как она смотрела на Джесс, свернувшую ему шею, и не чувствовала ничего, кроме чистого облегчения, оттого что всё кончено.

— Моя лучшая подруга прошла через нечто подобное. Кое-кто заставил её убивать. Заставил смотреть, как из-за неё умирают люди. И она всё ещё пыталась защитить меня. И это тяжело. Это до сих пор очень тяжело. Но она так сильна, и она до сих пор со мной. Так что люди могут шептаться за нашими спинами хоть целыми днями, но это неважно, потому что мы всё ещё вместе, и она сильнейший человек из всех, кого я знаю. Она выжила. И сержант Барнс тоже выживет.

— Спасибо, — тихо говорит Стив Роджерс. Она кивает, чувствуя, что её глаза становятся влажными.

— Она выжила, — повторяет Триш, — и она знает, что всё это не её вина. Как и ваш друг. Будьте сильным ради него.

— Я буду, — он улыбается ей почти незаметно, но на этот раз по-настоящему. — Я бы никогда не оставил его.

— Моя лучшая подруга — герой, — тихо говорит она. Она не вдаётся в подробности. Может быть, он догадается, что она говорит не в переносном смысле. Может, нет. Это неважно. — И то, что тот монстр сделал с ней, не преуменьшает этого. Я думаю, это делает её исключительной.

Дверь позади них открывается, и голоса становятся громче, полностью заглушая протестующих.

— Стив? — мужчина просовывает голову в образовавшуюся щель. — Мы уходим.

— Спасибо, Сэм, — говорит он в ответ, его плечи снова немного опускаются.

Она шагает в сторону.

— Я не буду вас задерживать. Я только хотела, чтобы вы знали, что я понимаю. Что люди на вашей стороне. Удачи завтра.

Он делает шаг к двери и поворачивается.

— Триш Уокер, верно?

— Да, сэр.

— Спасибо, — снова тихо говорит он и уходит.

Она рассказывает о произошедшем Джесс той же ночью, свернувшись напротив неё, в их большой кровати, и переплетясь с ней пальцами.

— Думаю, они будут в порядке, — тихо говорит она и наблюдает, как лунный свет превращает кожу Джесс в серебро. Она становится куда менее измождённой, чем во времена, когда Килгрейв охотился за ними, снова набирает мышечную массу и даже присоединяется к Триш во время Крав-мага по утрам.

— Они есть друг у друга, — наконец говорит Триш, сжимая её пальцы. — Это всё, что им нужно. Они похожи на нас.

Джесс тиха.

— Возможно, он хочет в тюрьму, — говорит она. — Я хотела. Иногда кажется, что это безопаснее. Спокойнее.

Триш качает головой.

— Они принадлежат друг другу. Капитан Роджерс не позволил бы ему сгнить в тюрьме.

— Ты так уверена? — Джесс поворачивается на подушке, её тёмные волосы смешиваются со светлыми волосами Триш.

— Я бы тебе не позволила, — говорит Триш. — Вытащила бы тебя из тюрьмы. Пустилась в бега. Защищала тебя. Вот что будет делать Капитан Роджерс.

Джесс сворачивается напротив.

— Пэтси Уокер, беглец от правительства США.

Триш целует её, быстро касаясь губ.

— Это стоило бы всего.

Вопрос: фидбек?

1. +		3	(100%)
Всего:		3

@темы: фик

---

what about angels

Название: what about angels
Переводчик: qjq
Фэндом: Капитан Америка
Беты: SemechkaBlack, jriver
Оригинал: what about angels by karasunos
Размер: драббл, ~950 слов
Пейринг/Персонажи: Стив/Баки
Категория: слэш
Жанр: ангст, признания в любви
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: — Боже, нет, Стив, — он задыхается, его руки дрожат над животом Стива, который становится багровым слишком быстро. Это слишком быстро, всё это слишком быстро, и Баки пытается исправить всё, пока не станет слишком поздно.
Примечание/Предупреждения: смерть основного персонажа. переводчику просто недоставало ангста в крови

тык

Буквально секунду назад Стив был в порядке, в безопасности. Но когда Баки оборачивается, Стив стоит, замерев, и зажимает бок рукой, его лицо мертвенно-бледное. И весь мир начинает рушиться вокруг Баки.

Он едва дышит, когда Стив падает, широко раскрыв глаза, переполненные знакомым ужасом. И вдруг они словно оказываются в Бруклине, когда Стив был гораздо меньше, но таким же хрупким, и Баки ещё не успел облажаться.

Баки падает на колени, его разум, тело и душа рвутся к единственному, что важно во всей Вселенной.

— Боже, нет, Стив, — он задыхается, его руки дрожат над животом Стива, который слишком быстро начинает багроветь. Это слишком быстро, всё это слишком быстро, и Баки пытается всё исправить, пока не станет слишком поздно.

— Я почти дожал их, — говорит Стив, его грудь тяжело вздымается. Безумный смешок слетает с губ Баки, и он смеётся, потому что это не может происходить с ним. Это должен быть Баки, не Стив. Не он.

— Мы просто… — Баки прижимает руки к ране, и Стив стонет. — Мы доставим тебя медикам, и они вылечат тебя. Ты будешь жить, ясно? Стив?

Но его жизнь словно утекает сквозь пальцы Баки, и тот пытается вспомнить, как исправить это, ведь он делал это миллион раз. И скорее уж ад замёрзнет, чем Баки не сможет в очередной, чёрт возьми, раз спасти Стива.

— Баки, стой, — Стив уверенно накрывает своими ладонями руки Баки, и тот дрожит. Всё остальное, кроме их со Стивом, просто подождёт другого дня…

— Просто... — их обоих охватывает дрожь, — остановись.

— Я не позволю тебе умереть! — Баки не может прекратить кричать. Но если это заставит смерть держаться подальше от его Стиви, Баки будет кричать и кричать, пока не сядет голос.

— Нет, нет, нет, послушай меня, — Стив торопится говорить, и его слова словно спотыкаются друг о друга в отчаянной попытке успеть до последнего вздоха.

— Я отдал бы тебе свой воздух, если бы мог, сопляк, так что заткнись, — голос Баки предаёт его, дрогнув под конец.

— Я в конце пути, Бак, — выдыхает Стив.

— Но не нашего, Стиви.

— Ты всегда был таким дураком, — кашель сотрясает тело Стива, кровь появляется в уголке его губ, и Баки разрывает от отчаяния.

— Не говори так, идиот. Ты будешь жить, так что прекрати…

— Я лучше умер бы за тебя, чем за кого-либо другого, Бак, — пальцы Стива — Баки пытается не замечать, насколько они холодные, — крепко сжимают его руки.

— Почему? Почему я? — хрипло спрашивает Баки.

Стив издаёт что-то похожее на смешок.

— Потому что я с тобой до конца, — Стив вздрагивает, когда делает вдох. — Потому что я чертовски люблю тебя, Баки.

— Стив… — Баки держит тело Стива в руках, глядя, как его голова безвольно отклоняется назад. Но его спокойный взгляд направлен на Баки, словно он — единственное, что имеет значение.

Это слишком, просто слишком, и Баки разорвал бы мир на части, только чтобы не жить без этого сопляка.

— Я люблю тебя, придурок, — голос Стива — это гимн ангелов, невзирая на огонь и кровь, и хаос, как и всегда. — Боже, я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, Стив, — с трудом отвечает Баки, ему тяжело даётся каждый новый вдох, и вес всей Вселенной будто обрушивается на него. — Но, пожалуйста, не оставляй меня.

Стив улыбается, кусок грёбаного дерьма.

— Наша жизнь никогда не была справедливой, Бак.

— Мне плевать, была ли она справедливой, ты, мудак. Ты сраный мудак. — Они держат друг друга из последних сил впившимися в кожу пальцами, чтобы сохранить равновесие на безумном пути к забвению.

— Послушай меня, Бак, просто послушай.

— Но я только вернул тебя, — упрямо шепчет он.

— Продолжай жить. Пожалуйста. Ты заслуживаешь этого, — говорит Стив с таким искренним убеждением, что это разбивает Баки сердце.

— Ты знаешь, что это не так, Стиви, — отвечает Баки обречённым шёпотом, перед его глазами всё плывёт.

— Нет, это так, поэтому просто… будь в порядке ради меня, ладно? Я люблю тебя, я так люблю тебя. И мне так жаль.

— Да за что ты извиняешься? — гнев переполняет его, и Баки необходимо что-нибудь сломать, порвать на кусочки и кричать, вопить и просто остановить это.

— Ты… — Стив моргает, и Баки хочется закричать от мучительной боли в разваливающемся на части сердце. — Ты всегда был рядом со мной, и мне жаль, что я не был рядом с тобой.

Его голос становится тише, речь невнятнее, и конец света, должно быть, выглядит именно так.

— Заткнись, блядь, — рычит Баки. — Просто, блядь, заткнись, Стив.

— Но будь со мной в последний раз, хорошо?

— Ты будешь жить, — шипит Баки сквозь злой белый огонь, бегущий по его венам.

— Нет, не буду, и мне страшно, Бак.

— Стив, — говорит он, вдыхая снова и снова, потому что ему нужно чудо. Просто ещё одно чудо.

— Ты такой придурок. — Я так тебя люблю.

— Сопляк, — отвечает Баки в последний раз перед тем, как всё обрушивается в огонь и пепел, и забвение, и всё то, от чего Баки не смог уберечь Стива. Тот тоже падает, свет уходит из его глаз, и грудь замирает.

И Баки кажется, что он падает вместе с ним.

Вопрос: фидбек?

1. +		3	(100%)
Всего:		3

@темы: фик

---

Всё будет хорошо & Ты будешь в порядке

Название: Всё будет хорошо
Автор: qjq
Фэндом: Капитан Америка
Беты: Deathwing, SemechkaBlack
Размер: драббл, ~600 слов
Пейринг/Персонажи: Баки, Стив
Категория: преслэш
Жанр: slice of life
Рейтинг: G
Краткое содержание: В Бруклин приходит зима.
Примечание/Предупреждения: фик-зеркало к драбблу "Ты будешь в порядке"

тык

В Бруклин приходит зима. Приходит с холодными ночами, с инеем, расползающимся по стеклу, с колючим ветром, всё норовящим забраться под неоднократно штопанное пальто, в которое Баки пытается закутаться, возвращаясь домой поздним вечером. После очередного рабочего дня в доках он почти не чувствует своих рук, и, как назло, забыл перчатки дома, потому напрасно пытается согреть ладони дыханием.

Ключ в оледеневших руках никак не желает слушаться, и только с третьего раза удаётся вставить его в замочную скважину. В их со Стивом крохотной квартире стыло, отопление едва работает, и от пола чуть ли не веет холодом. Стива он находит у окна: тот, склонившись над листом бумаги, тщательно выводит что-то в тусклом свете лампы. Недавно его приняли на работу в издательстве, и теперь он работает над крупным заказом — каким-то комиксом — прерываясь лишь на еду и сон.

— Привет, — говорит Баки, снимая пальто и убирая его на вешалку. Стив поворачивается и приветственно улыбается, хочет сказать что-то, но содрогается в мучительном кашле. Баки тут же спешит к нему и трогает лоб — горячий, как печка. Стив виновато смотрит на него, поджав губы; на нём тёплая кофта Баки, которая велика ему настолько, что приходится закатывать рукава, но, видимо, её оказалось недостаточно.

Ни одна аптека в это время уже не работает, поэтому Баки просто укладывает Стива, несмотря на слабые протесты, в кровать, накрыв поверх всеми одеялами, что есть у них дома. В шкафчике на кухне он находит остатки лекарства от кашля, которое Стив выпивает уже без возражений. Когда он засыпает, Баки садится рядом и начинает ждать утра.

В середине ночи, когда у Баки безумно слипаются глаза, и ему кажется, что он вот-вот не выдержит и уснёт прямо здесь, на полу, Стиву становится хуже. Его сон беспокоен, он мечется по кровати, сжав челюсть, а его лоб настолько горяч, что на нём можно жарить яичницу. Баки страшно. Что если сегодня — или в любой другой день — Стив не доживёт до утра? Что если однажды он не оправится от очередной болезни, если очередная драка окажется для него последней? Что тогда будет с Баки?

Он пытается представить жизнь без Стива — и не может. Жизнь без Стива — это слишком тяжело; при одной только мысли об этом его сердце наполняет такая мучительная пустота, что становится тяжело дышать.

Баки сжимает зубы и смотрит на Стива, тяжело дышащего на постели, скинувшего часть одеял на пол и высунувшего из-под них руку. Он встаёт и поправляет одеяла, убирает под них торчащую руку. Затем снова трогает лоб, сдвинув в сторону растрёпанные пряди волос. Баки верит, что Стив справится, что он сильный и скоро выздоровеет, а по-другому и быть не может.

— Эй, сопляк, — шепчет он, садясь на край кровати, — всё будет хорошо. Обязательно будет, говорю тебе. Когда станет теплее, съездим на Кони-Айленд, мы ведь давно там не были. Опять просадим все накопленные деньги, и ты будешь ворчать, но это будет стоить того. А потом…

Баки вздыхает и с грустной улыбкой смотрит на спящего Стива.

— А потом мы будем вместе. Всегда вместе. Ты же знаешь, я тебя не оставлю. Пойдём в будущее вдвоём. Я вчера читал статью: какой-то парень собирается изобрести машины, которые летают, представляешь? Вот разбогатеем и купим такую — будем летать над улицами Нью-Йорка. Только представь, Стив: ты сидишь за рулём и одной рукой машешь девчонкам внизу, пролетаешь мимо небоскрёбов и смотришь на людей, столпившихся у окон, — Баки издаёт смешок и добавляет еле слышно: — А я сижу рядом и всё равно смотрю только на тебя.

Он наклоняется и губами касается горячего лба, затем встаёт. Стив сонно приоткрывает мутные глаза.

— Бак? — слабо зовёт он.

— Спи, Стиви, — Баки треплет его по волосам. — Всё будет хорошо.


Название: Ты будешь в порядке
Автор: qjq
Фэндом: Капитан Америка
Беты: SemechkaBlack, **Анна Каренина**
Размер: драббл, ~600 слов
Пейринг/Персонажи: Стив, Баки
Категория: преслэш
Жанр: ангст
Рейтинг: G
Краткое содержание: В Ваканде солнечно.
Примечание/Предупреждения: фик-зеркало к драбблу "Всё будет хорошо"

тык

В Ваканде солнечно. Свет струится из окон под потолком лаборатории и наполняет её, он в каждом углу, придаёт стерильному помещению немного жизни. Если прислушаться, можно услышать, как трещат где-то за окном насекомые, как время от времени вскрикивают птицы.

По лаборатории, плавая в солнечных лучах, передвигаются доктора в белых халатах, проводят последние настройки приборов, заглядывают в экраны, негромко переговариваются. А Стив смотрит только на Баки.

Тот сидит на кушетке, опершись на правую руку, его взгляд направлен куда-то в сторону. На нём белая майка, оголённые провода на том, что осталось от левой руки, прикрыты, и в этом всепроникающем солнечном свете видно, насколько он не в порядке, как он устал, измучен, как сильно ему нужен этот покой.

И Стив ничего не говорит, несмотря на то, что всё его существо против того, чтобы снова, ещё раз отпустить Баки, вновь остаться одному. Он ведь уже узнал, каково это — быть одному, быть без Баки, и не хочет больше, не может. Это выбор Баки, в который раз повторяет он себе, ты должен принять его, должен поддержать. И Стив молчит, сжимает зубы, с трудом отвечает: «Если тебе так будет лучше».

Главный из докторов кивком показывает, что всё готово. Прежде чем шагнуть в криокамеру, Баки задумчиво смотрит на Стива и в итоге с лёгкой улыбкой (тот не видит, касается ли она глаз, у него вдруг что-то случилось со зрением, всё кажется слегка размытым) говорит:

— Не наделай глупостей, пока я не проснусь.

Наверное, Стив должен ответить какой-нибудь шуткой, но у него словно ком в горле застрял, и он только кивает. Стоит и смотрит, как поднимается стекло. Как свет проникает сквозь него и ложится на волосы Баки.

Доктора покидают лабораторию, и он остаётся один на один с Баки, который лежит с закрытыми глазами за стеклом. Спокойный, будто уснул. Черты его лица разгладились, и теперь он выглядит почти умиротворённым. Стив садится на кушетку напротив криокамеры и впервые с того момента, как несколько дней назад вломился в квартиру Баки, может внимательно его рассмотреть.

Он сидит в этой тишине, прерываемой иногда гудением приборов, час или около того и затем, не отрывая взгляда от лица Баки, начинает говорить.

— Я... Прости, что втянул тебя в это, — хрипло произносит он. — И тогда, и сейчас. Если бы не я, ты бы... ты бы мог прожить долгую счастливую жизнь. Мне так жаль, Бак.

Стив опускает глаза вниз, смотрит на свои ботинки, начищенные до блеска.

— Я постараюсь исправить всё, что могу. Я слышал, есть человек, который меняет сознание. Так вот, я найду его и уговорю помочь тебе, чего бы мне это ни стоило. И больше никто не сможет тобой воспользоваться. — Стив поджимает губы. — Ты ведь слышал, Т'Чалла сказал, что может сделать тебе новую руку. И ты будешь в порядке. Это будет сложно, но ты ведь справишься... мы справимся. Я буду с тобой.

Он оглядывается назад, смотрит на окна, сквозь которые видны кусочки ярко-голубого неба, чистого, безоблачного.

— А потом, если захочешь, мы можем уехать. Поселиться где-нибудь в американской глубинке, где нас никто не узнает. Завести собаку — помнишь, ты в детстве всегда мечтал о собаке? — лабрадора, например, они очень умные. Бегать вместе по утрам. Купаться в речке неподалёку. Ездить на соседнюю ферму за продуктами. Хотя бы немного пожить вдвоём, как простые люди.

Стив проводит рукой по волосам, трёт висок.

— Так глупо, — вдруг говорит он и резким движением встаёт с кушетки.

Бросив последний взгляд на криокамеру, Стив быстро выходит из комнаты.

Вопрос: фидбек?

1. +		3	(100%)
Всего:		3

@темы: фик

---

Only miss the sun when it starts to snow

Название: Only miss the sun when it starts to snow
Автор:  qjq
Фэндом: Сотня
Размер: драббл, ~750 слов
Пейринг/Персонажи: Кларк, Лекса
Категория: фемслэш
Жанр: AU, ангст
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Она появляется только в моменты опасности.
Примечание/Предупреждения: кроссовер с Инсепшеном;

спойлер

закадровая смерть персонажа
к фику есть прекрасный коллаж от Mrs. D.:

Кларк бежала по улице, слегка прихрамывая на левую ногу. Не было необходимости оглядываться, чтобы узнать, что проекции у неё на хвосте всё сокращают отрыв. «Нельзя останавливаться», — сказала она себе.

Идеальным вариантом было бы заранее привлечь внимание проекций, забаррикадироваться где-нибудь и переждать, пока Беллами и Октавия выполняют свою работу. Но если с привлечением внимания у неё проблем не возникло, то ни в одно здание она никак попасть не могла: как назло, двери оказывались запертыми, стеклянные витрины не разбивались даже после нескольких ударов тяжёлыми ботинками.

Тихо выругавшись, Кларк оставила безуспешные попытки выбить очередную дверь и бросилась дальше по улице. Мозг человека в коме способен и не на такое. Тем более человека, которого в кому погрузили насильно.

Они уже почти месяц гонялись за компанией A.L.I.E., которая официально занималась милитаризацией подсознания. Однако спустя несколько дней после сеанса все их клиенты внезапно теряли сознание и погружались в кому. В это время с их счетов исчезали деньги, их компании становились банкротами, а сами клиенты, если им везло очнуться, не могли совершенно ничего вспомнить о своей жизни.

Ради этого дела она и присоединилась к двум извлекателям — сестре и брату, — которые потеряли своего архитектора в той же заварушке с зачисткой всех, кто имел отношение к дримшерингу. И была благодарна им за то, что они не стали выспрашивать у неё причины, по которым она стала работать с ними.

Далеко впереди Кларк город постепенно растворялся в сером тумане, к которому не хотелось приближаться даже на пару сотен метров, но именно туда загоняли её проекции. Ей оставалось только верить в то, что Октавия и Беллами успеют раньше, или...

Она споткнулась. Чёрт, она была уверена, что ещё секунду назад под её ногами был ровный тротуар и никаких ступенек, но вот лестница, а и без того повреждённая нога теперь, кажется, сломана. Проекции приближались, а огнестрельное оружие, как она уже успела выяснить, в этом неправильном сне никак не желало работать. Кларк уже приготовилась к тому, что её выкинет в реальность оттого, что проекции попросту растерзают её, и тут...

И тут появилась она. Этот её наряд, её боевая раскраска настолько контрастировали с окружающим городом из стекла, металла и пластмассы, что она казалась воинственным ангелом, спустившимся с небес для защиты Кларк (что, если подумать, нельзя было однозначно назвать неправдой). Улыбнувшись одним уголком губ, она обнажила свои мечи, и пока Кларк пыталась принять сидячее положение, всё уже было закончено.

Она просто смотрела на Лексу, неудобно облокотившись на ступеньку, и старалась запомнить эти черты до последней родинки, чтобы затем снова зарисовать их, ведь сон теперь стал единственным местом, где Кларк могла увидеть её. (Но на самом деле ей и не надо было запоминать черты лица, она могла вспомнить каждую из них с закрытыми глазами: этот тонкий нос, который та так забавно морщила, когда смеялась, этот изгиб губ, когда Кларк тянулась к ней за поцелуем, и это изумление в глазах в тот последний момент, когда она не успела)

— Хей, Кларк! — Лекса присела на корточки перед ней и заглянула в глаза. — Тебе нужно бежать. Этому парню уже не помочь, в сейфе вы ничего не обнаружите, слишком поздно. Найди остальных, и пересидите где-нибудь до выброса. Я их задержу, — качнула она головой в сторону проекций. Было ясно, что это только первая волна.

— Но... — Кларк протянула руку и коснулась щеки Лексы. Она не могла уйти сейчас, не могла.

— Давай, Кларк, — снова твёрдо повторила она. — Тебе нужно бежать, пока не появились танки или что-нибудь ещё, с чем мне будет очень трудно справиться. — Она положила руку поверх руки Кларк и крепко сжала.

— А моя нога?

— Она не сломана, — уверенно ответила Лекса и отпустила её руку. — Беги.

И Кларк побежала. Лишь один раз, перед тем, как завернуть на узкую улочку, она оглянулась, чтобы увидеть Лексу, отбивающуюся от проекций, с разметавшимися волосами, словно окутанную лучами света.


***


— Значит, она появляется только в моменты опасности? — спросила Октавия тем вечером, когда они, вернувшись из больницы в гостиницу, обсуждали дальнейшие планы, и Кларк ничего не оставалось, как выложить всё ей и Беллами.

— Да, если мне что-то угрожает. Например, если проекции становятся, — она махнула рукой, — слишком агрессивными. — Конечно же, она не стала упоминать, сколько раз ловила себя на бессознательном желании, чтобы дело пошло наперекосяк, только ради того, чтобы ещё раз заглянуть ей в глаза.

— Иногда я вижу Линкольна среди проекций, — тихо ответила Октавия. — Но всякий раз это оказывается не он.

Кларк опустила глаза. Однажды ей придётся оставить дримшеринг. Возможно, чем быстрее она это сделает, тем лучше. Это не должно стать пагубной зависимостью. Но сначала ей нужно разобраться с A.L.I.E.

Вопрос: фидбек?

1. +		2	(100%)
Всего:		2

@темы: фик

---

культурный шок

Название: культурный шок
Переводчик:  qjq
Фэндом: Сотня
Оригинал: culture shock by Timballisto
Размер: драббл, ~650 слов
Пейринг/Персонажи: Кларк/Лекса
Категория: фемслэш
Жанр: крэк, флафф
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Представьте, как Кларк пытается объяснить Лексе, что такое вибратор.
Примечание/Предупреждения: наверняка ООС

— Кларк?

— Мм? — пробормотала Кларк. Перед ней на столе, принесённом в её комнату в лагере Джаха, были разбросаны списки из горы Везер. Её неразборчиво нацарапанные примечания покрывали страницы чернилами разных цветов. Квитанции, найденные рядом с древним калькулятором, принесённым из пыльной кладовой, почти упали на пол. — Я занята.

— Хорошо, тогда я просто зайду попозже.

Кларк моргнула и обернулась.

— Лекса? — Её губы расплылись в улыбке, и она оттолкнула стул подальше от стола, чтобы встать. — Я думала, ты должна присутствовать на церемонии единства между, эм... этими...

— Кланом Лошади и Кланом Реки? — явно забавляясь, спросила Лекса. — Была перепалка, и все решили, что лучше сократить празднество. Уверена, некоторые были очень рады нашему уходу.

— Я скучала по тебе, — сказала Кларк. — Я говорила, что не буду, но я лгала.

Лекса наклонила голову, чтобы оставить на губах Кларк целомудренный поцелуй, и, отстранившись через несколько секунд, слегка засмеялась, когда Кларк попыталась последовать за её губами.

— Ну же! — хныкнула Кларк, вполсилы толкнув Лексу. Та позволила себе упасть назад, слегка спружинив на странной кровати Небесных Людей. Она поморщилась, словно забыла, насколько неприятно ощущение прижатых к спине пружин.

— Я до сих пор не понимаю, как ты спишь на этом, — пробормотала она, нахмурившись. — Ты должна почаще оставаться в ТонДиСи.

— Я планирую это, — сказала Кларк, закидывая свою ногу на ногу Лексы, собираясь оседлать её талию. — Но сначала...

— Кларк, что это? — Лекса вытащила твёрдый предмет из одеял, где он был спрятан.

О Боже.

— Это эмм... эмм... — Кларк стала заикаться, её взгляд скользил от невинного лица Лексы к предмету в её руке.

Лекса трогала её вибратор.

Лекса трогала её вибратор.

Лекса трогала её вибратор.

— Ты выглядишь встревоженно, — отметила та, подняв бровь, и румянец покрыл шею Кларк. Теперь Лекса смотрела на цилиндрический объект с интересом, поворачивая его в руке. — Что оно делает?

— Он, эмм... вибрирует, — выдавила Кларк.

— Для чего? — Лекса нащупала кнопку на конце и случайно включила его, чуть не уронив.

— Выключи его, — сказала Кларк, потянувшись, чтобы забрать, но Лекса была быстрее. Она выхватила его из зоны досягаемости рук Кларк, её глаза сузились в ответ на отчаянное выражение.

— Сначала скажи мне, что это, — сказала Лекса.

Кларк заёрзала под её пристальным взглядом.

— Это, э... это секс-игрушка, о’кей?

Лекса моргнула.

— Я не знакома с этим термином.

— Конечно же, — пробормотала Кларк. Вибратор всё ещё неловко гудел в руке Лексы. — Смотри, это... ну, знаешь, как кто-то может расстроиться, когда у него, эээ... никого нет?

Лекса моргнула.

— И он... снимает разочарование.

— Не вижу, как он может сделать это, — призналась Лекса, глядя на предмет.

— Вибрация приятна, — вздохнула Кларк, закрыла глаза и потёрла переносицу. — Когда, ну, знаешь, вставляешь его.

Рука Лексы дёрнулась от вибратора, словно от живой змеи, и он упал на покрывала, где и продолжил неловко гудеть.

— Прошу прощения, — сказала Лекса, её голос звучал слегка задушенно.

— Всё в порядке, — пробормотала Кларк. — В любом случае, не то чтобы я не думала о тебе... — Кларк ударила себя рукой по губам, широко раскрыв глаза.

Лекса пристально смотрела. Кларк внезапно обнаружила, насколько потолок может быть интересным.

— Полагаю, это доказывает то, что ты не лгала, когда говорила, что скучала, — размышляла Лекса, ухмыльнувшись, когда Кларк ударила её по руке.

— Задница, — пробормотала Кларк.

— В качестве извинения я могу использовать эту штуку с тобой, — предложила Лекса, её взгляд метался между вибратором и покрасневшим лицом Кларк.

— Ты используешь, — пообещала Кларк, толкая Лексу за плечи на неудобную кровать. — Я позабочусь об этом.

Вопрос: фидбек?

1. +		2	(100%)
Всего:		2

@темы: фик

---

личный деанон в командах эванстэна и сотни

#qjq #qjq
#qjq #qjq
#qjq#qjq

qjq

#ДрабблыGPG13Старбакс

Всё будет хорошо
Ты будешь в порядке
what about angels

#МиниGPG13Старбакс

A Moment in the Storm

#МиниRNC17Старбакс

Быть правильным

#Внеконкурс

во сне (ты видел способ выжить и полон радости ты был)

▁ ▁ ▁ ▁▁▁▁▁▁▁▁▁▁▁▁▁▁ ▁ ▁ ▁

#fandomEvanstan2016

— райтер, переводчик

тексты:
«Only miss the sun when it starts to snow»
«Культурный шок»

деанон по левелам | деанон по авторам

@темы: фб

---

Жизнь в ярком цвете

Название: Жизнь в ярком цвете
Переводчик:  qjq
Фэндом: Инсепшн
Бета:  jriver
Оригинал: Living in Technicolor by Zafer_Aistra
Размер: ~3500 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: Артур/Имс, Кобб, Мол
Категория: пре-слэш
Жанр: ангст, hurt/comfort
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: «Сновидения — всегда испытание для людей. Пугающее или поучительное — зависит от конкретного человека, но каждый должен где-то начинать. Каждая история должна где-то начинаться». Артур не выбирал свой тотем. Тот выбрал его.
Примечание/Предупреждения: обсценная лексика, семейное насилие

тык

Включи.
Пока не начинай.
Учись. Готовься.
_____________________________

Мол была не первой из тех, кто потерял себя. Она не была и последней, но суть не в этом. Сновидения — всегда испытание для людей. Пугающее или поучительное — зависит от конкретного человека, но каждый должен где-то начинать.

Каждая история должна где-то начинаться.

Эта история начинается не с Мэллори или Доминика Кобба. Она начинается не с разделённых снов, Кобол или даже с военных. Она начинается с простого извинения.

Один ребёнок.

Один сон.

Одно извинение.

Одно начало.

Всё начинается со сна. Или, возможно, с ребёнка по имени Артур. Всё может начаться даже с тотема.

В любом случае, сложно сказать точно.

Мы просто скажем, что, как и все остальные, эта история начинается с идеи.

_____________________________

Воспроизведи.
Начинай.
_____________________________

— Каждому нужен тотем, — сказал кто-то Артуру. Он больше не помнит, кто. Точно не Дом.

Возможно, это была Мол.

Какая ирония.

_____________________________

Как бы то ни было, Дом объясняет Артуру концепцию тотема. А Мол помогает ему выбрать один себе.

— Ты захочешь положиться на него, — говорит Дом. — Не надо.

— Тогда в чём смысл?

— Он помогает оставаться собранным. Но он не всегда говорит правду. Не позволяй никому узнать секрет твоего тотема. Он может и будет использован против тебя.

В суде, саркастически добавляет Артур про себя.

— Понятно, — говорит он вслух.

— Дорогой, — весёлый голос Мол раздаётся на балконе, — ты пугаешь мальчика.

— Дорогая, — передразнивает Дом, — он не мальчик.

— Вот и не относись к нему так, — смеётся она.

Артур смущён. Он представлял семейный юмор иначе. В его семье юмора не было вообще.


_____________________________

Останови. Смени сцену.
Перемотай.
Воспроизведи.
Наблюдай. Вспоминай.
_____________________________

— Сделай это снова.

— Папа, я не могу.

— Сэр, — поправляет он. — Ты сможешь. Переделай это. Неудачник не будет моим сыном.

— Сэр, я пытаюсь.

Здания немного смещаются, но недостаточно. Проекции всё ещё могут добраться до них.

— Ты облажался.

— Мне жаль.

— Не извиняйся. Докажи это своими действиями. Покажи мне, как тебе на самом деле жаль.

Мужчина стреляет в себя.

Артур кричит, просыпаясь.

_____________________________

Промотай вперёд.
Молча осознавай.
Поставь на паузу и обдумай.
_____________________________

Промотай вперёд.
Воспроизведи.
_____________________________

Он неловко смеётся, пока Мол таскает его по всему городу.

— Я не дам тебе тотем. Я лишь покажу, какими они могут быть.

— Чем больше ты мне показываешь, тем меньше у меня выбор.

Она улыбается.

— Ты учишься.

Он отдаёт ей честь.

_____________________________

Поставь на паузу.
Обдумай.
Продолжай.
_____________________________

Игральная кость не была первоначальным тотемом Артура.

Ладно, на самом деле была, но она была не единственной.

У него была игральная кость. И у него была Игральная Кость.

— Игральная кость? Серьёзно?

— Есть множество вариантов, как можно её использовать, дорогой, — говорит Мол. — В реальности тотем — это просто объект. Во сне же это нечто совершенно новое. Возможно, часы не работают в реальности, но во сне тикают идеально. Цепь больше не порвана. Волчок крутится вечно.

— Это игральная кость, Мол. Её бросают.

— Милый, — она вручает ему красный кубик, — проверь его. Брось.

Два.

— Снова.

Два.

— Снова, дорогой.

Два.

Артур выглядит раздражённым.

— Мы закончили?

Мол качает головой.

— Нет, пока ты не поймёшь это.

Два.

Два. Два. Два.

— О, — поняв, говорит Артур. — Значит, во сне она становится настоящей игральной костью?

— Только если ты захочешь, — объясняет Мол. — Это подсознательная вещь, Артур. Ты мог бы перекрасить её в синий, мог бы сделать по семь точек на каждой стороне. Это не важно, пока ты понимаешь главное. Каким бы сильным ни был твой тотем, ты никогда не должен полностью полагаться на него.

Да, оглядываясь назад, можно сказать, что ирония довольно сильна.

_____________________________

Промотай вперёд.
Воспроизведи.
_____________________________

По сути, он не потерял игральную кость. Он мог случайно оставить её, но это не то же самое, что потерять.

Он купил другую.

Однако она не была точно такой же. Да, она была со смещённым центром тяжести. Да, она была красной. Но это заставляло его сомневаться в себе. Может, его подсознание поняло, что это всё та же смещённая игральная кость? Всё время два. Во сне, в реальности, в кошмарах.

Два, два, два.

Она всё ещё ощущалась неправильно.

— Мне кажется, мой тотем сломан.

— Чепуха, дорогой. Тотем нельзя сломать, — но Мол выглядит озадаченной. — Дом, возможно ли сломать тотем?

— Физически? Почему бы и нет.

— Не физически, — медленно говорит Артур. — Скорее, может ли тотем перестать быть тотемом, если ваше подсознание поймёт, что это тотем?

— Весь смысл тотема в том, чтобы подсознание понимало, что это он. В противном случае все вещи станут тотемами, а это только всё запутывает, — объясняет Дом. — В этом нет смысла.

Мол говорит:

— Его тотем… работает не совсем правильно. Похоже на то, словно он забыл, что это.

Дом, щурясь, концентрируется.

— О. Понятно.

— Да?

— Где твой тотем? — спрашивает он.

Артур смотрит на ладонь, на которой лежит игральная кость.

— Вот.

— Нет. Артур. Где твой тотем?

— Здесь?.. — спрашивает Артур.

— Где. Он?

— ...я не знаю.

Мол выглядит ошеломлённой.

— Ты не знаешь? Дорогой, тебе нужен твой тотем.

— Почему этот не может быть моим тотемом?

— Так это не работает, Артур, — говорит Дом. — Твой разум уже принял тот тотем. Он не готов к такой быстрой перемене.

Он смотрит в сторону.

— Я не знаю, где он.

— Ты должен найти его.

_____________________________

Поставь на паузу.
Перемотай.
Начни заново.
_____________________________

Всё началось с потери. Всё началось с извинения, со встречи, с рукопожатия.

Всё началось с Артура. Всё началось с Имса.

Всё началось с красной игральной кости.

_____________________________

— Я нашёл это, — неделей позже слышит он голос с британским акцентом.

— Кто ты? — спрашивает Артур.

— Я не ты, — говорит он.

— Господи.

— Ближе, но нет.

— Милый! — вскрикивает Мол. — Вижу, ты познакомился с Имсом.

— Милый? — смеётся Имс. Он сосредотачивается на Мол. — Любовь моя, рад тебя видеть.

Она целует его в щёку.

— И я тебя.

— А кто этот симпатичный молодой парень? — Имс кивает в сторону Артура.

— Артур! Ты никогда не представляешься? — ворчит она.

Артур свирепо смотрит на неё.

— Теперь нет необходимости.

— Артур, — мурлычет Имс. — Приятно познакомиться с тобой, — он протягивает руку, но взгляд Артура цепляется за маленькую красную игральную кость, которую тот перебросил из одной руки в другую.

— Это шутка?

Имс имеет наглость выглядеть смущённым.

— Что? Нет, действительно приятно. Ну, сейчас уже не настолько, но я не поменял своего отношения.

— Я серьёзно. Где ты взял это?

Имс выглядит смущённым.

— Это? — он протягивает игральную кость. — Я нашёл её между чьим-то столом и стеной.

Подбородок Артура подрагивает.

— Тебе не пришло в голову, что она может быть чьей-то? — говорит он сквозь зубы.

— Эта мысль никогда не приходила мне в голову, — саркастически отвечает Имс. — Это игральная кость. Прости, что не подумал. Господи Иисусе, блядь, я ведь не украл её. Я пытался сказать тебе, что я что-то нашёл. В конце концов, ты всегда можешь купить другую, Артур.

Артур знает, что он не издевается над ним. Откуда ему знать хоть что-то о тотеме? О том, что Артур уже неделю не уверен, где реальность, а где сон. Каждая автомобильная погоня. Каждый выстрел. Каждый. Скрип в его доме. И он не уверен, конец ли это или просто пробуждение. Он боится спать, потому что так может приблизиться к Лимбу, а может, он уже там.

Артур судорожно сглатывает.

— Пошёл ты, — и уходит.

— Ох, дорогой, — шепчет Мол в пол.

Дом качает головой и смотрит на дверь.

— Пиздец, — говорит Имс в никуда.

_____________________________

Спустя пару минут он с усмешкой бросает красный кубик на стол Артура. Кубик переворачивается и останавливается рядом с его запястьем.

Два.

О, слава Богу.

— Спасибо.

— Пошёл ты.

_____________________________

Поставь на паузу.
Осмысли.
Воспроизведи.
_____________________________

На следующий день Артур делает Имсу чашку кофе. Это дорогая смесь, и ему пришлось достаточно потрудиться, чтобы достать её. Она даже не продаётся в Соединённых Штатах.

Совершенство, думает он, но не знает точно, потому что даже не пробует его. Вместо этого он варит по чашке кофе французской обжарки для себя и Дома и оставляет восхитительно пахнущий напиток на новом рабочем месте Имса.

— Что это? — спрашивает Имс, с любопытством принюхиваясь к чашке.

— Кофе. Действительно дорогой кофе, — Артур пытается слегка улыбнуться.

— Бессмысленная трата.

О?

— О?

— Я не особый поклонник кофе, но, в любом случае, спасибо, — он суёт кружку Артуру, который забирает её и поворачивается на каблуках, не говоря ни слова.

Он медленно потягивает напиток за своим столом, пытаясь разобраться со всем, что думает о новом имитаторе.

Говнюк. Высокомерный. Придурок. Мудак.

И всё это синонимы к Имсу.

Неважно.

Кофе не такой вкусный, как он надеялся.

_____________________________

Поставь на паузу.
Переосмысли.
Продолжай.
_____________________________

Тем же вечером он бросает игральную кость перед сном.

Два. Два.

Он не спит.

_____________________________

Поставь на паузу.
_____________________________

Он изучает искусство имитации. Изучает Имса. Их новую работу. Он скрупулёзно изучает всё.

И малому учится.

_____________________________

Промотай вперёд.
Воспроизведи.
Наблюдай.
Реагируй.
_____________________________

Мол теряет себя. Лишь немного. Я знаю разницу, говорит она. Она не мертва. Она проснулась. Она нанимает няню для детей, потому что эта работа важна, говорит Дом Артуру, а не потому, что боится привязаться.

Вы говорите так о каждой работе, отвечает Артур.

— Ты ни черта не знаешь, — рычит Дом.

— Ты теряешь её. Я думал, ты её любил.

— Убирайся.

— Ты теряешь и себя, Дом.

— Убирайся к чёрту.

Он хлопает дверью, и дверная рама трескается.

— Прости.

— Уходи.

Имс не поднимает голову от работы, но, судя по морщинам на его лице, очевидно, что он услышал достаточно.

Неважно.

Артур не утруждает себя тем, чтобы бросить игральную кость.

_____________________________

Останови.
Иди спать.
Воссоздай свою реальность
_____________________________

Мол кричит на него.

— Мне не нужно, чтобы ты защищал меня, Артур. Я не слабая.

— Я знаю, Мол.

— Не лезь в это.

— Я только хочу…

— Не надо. Может, мне не стоило позволять Дому нанимать тебя, раз ты лезешь не в своё дело.

— Прости, но…

Мол смеётся. Мрачно, опасно, пугающе.

— Вот в чём твоя проблема. Ты даже не можешь нормально извиниться. Нахуй тебя и твои “прости”. Она даёт ему пощёчину и уходит.

Это не больно.

Это зловеще, вот каково это.

Он бросает кубик.

Два. Два. Два. Шесть. Три.

Он стоит так, пока не просыпается.

_____________________________

Воспроизведи.
Продолжай там, где остановился.
_____________________________

Он чинит дверь на следующий день. Приходит рано, прежде остальных. До того, как, Юсуф начинает работать со смесями или Нэш строить лабиринт. Он чинит её, и Дом кивает, Мол улыбается, и Артур вновь может дышать.

Имс прищуривается за экраном компьютера.

Артур игнорирует то, как сжимается его желудок, и вызывает няню для Мол.

Для детей, думает он.

_____________________________

Перемотай к началу.
Начни заново.
Наблюдай.
Запоминай.
_____________________________

— Посиди со мной, Артур.

— Я нужен папе, мама.

— Давай, посиди со мной, — повторяет она.

Он садится.

— Чего ты боишься, милый?

Артур думает.

— Я не знаю.

— Не может быть. Каждый чего-то боится. Я когда-нибудь говорила тебе, что пчёлы приводят меня в ужас?

— Нет. Почему?

— Потому что, когда я была маленькой, у меня была аллергия на них, и я боюсь, что она осталась до сих пор.

— Можно, я расскажу тебе секрет? — шепчет он. — Я ничего не боюсь.

Она печально улыбается.

— Ты перерастёшь это.

— Никогда. Я буду непобедимым.

_____________________________

Промотай вперёд.
Вновь переживай это.
_____________________________

Работа проходит ужасно.

Никто не знает этого в течение трёх недель.

Никто не знает, пока одного из них не похищают прямо у них из-под носа.

Никто не знает, пока Имс не исчезает.

Никто не знает, пока он не возвращается, избитый и покрытый синяками, окровавленный и неуверенный. Пока он не становится тихим и сдержанным и спит, лишь когда чувствует себя в безопасности.

Никто не знает.

Никто, кроме Артура.

_____________________________

Поставь на паузу.
Обдумай.
Исправь.
_____________________________

— Я совершил ошибку.

Дом хмурится.

— Это не твоя вина.

— Моя.

— Всё в порядке.

— Я должен был знать.

— Перестань заниматься самобичеванием, — пытается Дом.

— Я не думал, что это окажется важным.

— Артур.

Он вздыхает. Он не понимает.

— Мне нужно идти.

— Поспи хоть немного, — тихо отвечает Дом.

_____________________________

Перемотай.
Воспроизведи.
Вспоминай.
_____________________________

Оцепенев, он сидит в углу. Глаза плотно закрыты, руками он затыкает уши, но это не прекращает шум со стороны входа. Не останавливает фильм, играющий под веками.

— Парень. Посмотри на меня.

— Сэр, — шепчет он, — я больше не хочу это делать.

— Тебе нужно видеть. Нужно учиться.

Он трясёт головой.

— Я устал, папочка.

Мужчина протягивает руку. Сжимает плечо.

— Артур.

Он смотрит.

Он видит.

Кровь — красное и чёрное, и серое — мозговое вещество.

Он видит мать. Он видит пистолет, повисшую руку, отсутствие лица.

Он видит воспоминание.

— Вот, что происходит, когда не можешь принять последствия. Это реально.

— Нет, — яростно говорит Артур. — Не реально.

— Это воспоминание. Это реально. Это не реальность, но правда.

Он смотрит, как всё начинается заново.

Он смотрит, как вместо этого отец стреляет в неё. Как проекции становятся заинтересованными.

«Мамочка, мне страшно», — хочет закричать он.

— Сэр, пожалуйста, — говорит он вместо этого.

Тот машет пистолетом в направлении Артура.

— Возьми его, когда я закончу. Тебе нужно учиться. Нужно быть в безопасности. Не становись ею.

— Папа.

— Парень. Я собираюсь выстрелить в себя. И ты сделаешь то же самое.

Его рыдания «папочка, пожалуйста» теряются в шуме единственного выстрела.

Он не берёт пистолет. Вместо этого он сидит напротив стены, ногтями впившись в ладони, и сцена повторяется вновь, теперь с новым телом.

Его не тошнит.

Он задерживает дыхание и ждёт выброса.

_____________________________

Промотай вперёд.
Проснись с криком.
Останови.
Обдумай.
Учись у прошлого.
_____________________________

— Имс.

— Артур.

— Вот, — он протягивает руку ладонью вверх, посредине лежит красная игральная кость.

— Что это? — осторожно спрашивает Имс.

— Игральная кость. Я подумал, ты мог бы положить её рядом со своей фишкой. Я не знаю. Просто идея, — бормочет Артур.

— Для тебя это шутка? — спрашивает Имс, не язвительно, скорее с любопытством.

— Нет. Никогда. Я только подумал, что…

Имс хватает игральную кость и бросает её. И снова бросает. Снова.

— Она что, блядь, смещённая?

— Имс…

— Господи, ты так плохо обо мне думаешь? Считаешь, что, раз мне нравятся азартные игры, я всегда жульничаю? — он повышает голос. — В чём твоя ёбаная проблема, Артур?

— Я не знал... — начинает Артур.

— То, что работа пошла по пизде? То, что один из нас наебал остальных? Потому что, очевидно, ты знал, — усмехается Имс.

— Мне жаль, — говорит Артур в пол.

— Пошёл ты. Можешь взять свои извинения и засунуть в задницу, потому что я их не принимаю.

Артур закусывает губу.

— Ладно, — сдаётся он и возвращается к своему рабочему месту.

Игральная кость остаётся забытой на столе.

_____________________________

Поставь на паузу.
Переосмысли.
Наблюдай на расстоянии.
Воспроизведи, но не вмешивайся.
_____________________________

Мол замечает первой.

— Почему игральная кость Артура на твоём рабочем месте?

Имс поднимает голову.

— О? Он дал мне её. Блядский засранец.

— Он дал её тебе? — неуверенно спрашивает Мол.

— Мм. Он сказал, цитирую, «я подумал, ты мог бы положить её рядом со своей фишкой». Чёртов идиот. Думает, я изменю своё мнение о нём, — он свирепо смотрит. — Он даже не может нормально извиниться.

Мол не бьёт его, но выглядит так, словно хочет этого.

— Ты, — она тыкает наманикюренным ногтем ему в грудь, — полный придурок.

— Что?

— Насколько недалёким ты можешь быть? Артур не должен извиняться перед тобой. Это ты должен ползать у него в ногах, моля о прощении, — рычит она.

— Он дал мне грёбанную смещённую игральную кость, Мол. Что это, если не издевательство?

Мол ничего не говорит, только смотрит на Имса, прищурив глаза.

— Я серьёзно, Мол.

— Как и я, — говорит она так, словно всё решено.

_____________________________

Смени сцену.
Осмотри комнату.
Наблюдай за обитателями.
Вспоминай ошибки.
Извинись в пустоту.
_____________________________

Промотай вперёд на две недели.
Брось игральную кость.
Два. Два. Два.
Догадайся сам.
Просыпайся.
_____________________________

Артур в порядке, говорит он себе. Артур сильный. Артуру не нужно полагаться на тотем.

Артур лжёт.

_____________________________

Промотай вперёд на три дня.
Поставь свою жизнь на паузу.
Просыпайся.
Воспроизведи.
_____________________________

Отключи звук.
Закрой глаза.
Задержи дыхание.
_____________________________

Артур просыпается на складе.

Он в порядке. Ему больно. Но это нормально.

Артур вздыхает и потирает содранные запястья. Дилетанты. Не могут даже завязать надёжный узел.

— Ублюдки, — пинает он безвольное тело. Оно стонет.

Он достаёт тотем.

Два.

Два.

Два.

— Дерьмо.

Он стреляет в себя.

Он просыпается в кресле.

Дом щурится. Мол наклоняет голову. Имс игнорирует его.

Артур дрожит.

— Дерьмо.

_____________________________

Поставь на паузу.
Повтори.
Продолжай.
_____________________________

Он не выдерживает. Он больше не знает. Не знает, что реально, а что нет.

Не знает, кому верить.

Не знает, во что верить.

_____________________________

Перемотай.
Остановись на воспоминании.
_____________________________

— Можно, я расскажу тебе секрет? Я ничего не боюсь.

— Ты перерастёшь это.

— Никогда. Я буду непобедимым.

_____________________________

Промотай вперёд.
Переосмысли свои слова.
Воспроизведи.
_____________________________

Дом находит Имса, рассеянно бросающего игральную кость.

— Где, чёрт возьми, ты её взял?

— Артур дал мне её, — Имс закатывает глаза. — Я правда не понимаю. Он пытается быть забавным?

— Артур дал тебе её? — недоверчиво спрашивает Дом.

Имс щурится.

— Забавно. У Мол была такая же реакция.

— Тебе нужно поговорить с Артуром.

И это конец.

_____________________________

Смени сцену.
Ни с кем не взаимодействуй.
Просто наблюдай.
_____________________________

Вот, что делает Артур:

Артур спит. Артур просыпается. Артур живёт. Артур умирает.

Он забывает, путается, бросает игральную кость и проклинает её, потому что она всегда, всегда, всегда приземляется двойкой.

Артур пьёт слишком много кофе. Артур дрожит. Артур сомневается в себе каждый раз, когда проверяет тотем.

_____________________________

Поставь на паузу. Смени сцену.
Воспроизведи.
_____________________________

Вот, что делает Имс:

Он наблюдает за Артуром.

Он бросает игральную кость.

Он наблюдает за Артуром, пока бросает игральную кость.

Имс замечает, как он вздрагивает от каждого случайного касания Мол или Дома. Как избегает PASIV, остаётся на случай, если дела пойдут плохо. Он смотрит, как Артур сжимает что-то в кармане, как хмурится и встречается взглядом с Имсом.

Он смотрит, как Артур поворачивается, достаёт что-то и замирает.

Имс видит, как Артур поворачивается обратно, убирая что-то в карман.

Имс видит вспышку красного. Краем глаза.

Он смотрит вниз на свою руку. На игральную кость.

Смотрит на Артура.

И, наконец, видит это.

— Оу.

_____________________________

Промотай вперёд.
Воспроизведи.
_____________________________

Они бегут по лабиринту отеля, пули свистят за их спинами и рядом с ними.

Артур спотыкается.

Имс оборачивается.

— Чёрт, Артур.

— Я в порядке.

Но это не так. Он не чувствует ничего ниже пояса.

— Я в порядке, — повторяет он уже не так убедительно.

Имс опускается перед ним на колени и втаскивает его в ближайшую комнату. Дёрнув цепочку, включает свет. Они оба вздрагивают.

— Дерьмо, дерьмо, чёрт, — он пытается остановить кровь. — Мне так жаль.

— Почему? — выдыхает Артур.

— Ты дал мне свой тотем, — мягко говорит Имс.

— Оу, я не… не им-имел это в виду.

— Оу, — грустно говорит Имс.

— Не… не п-пойми неправильно. Я д-думал, чт-что дал тебе реп… реплику, — Артур тяжело дышит. — Ох, блядь, это больно.

Имс закусывает губу.

— Я знаю, я знаю. Просто подожди.

— Час.

— Да. У нас остался час.

— Ты… в порядке?

— Я в порядке.

Но если он прижимается ближе к Артуру, что ж, это никого не касается.

— Мне жаль, — говорит он Артуру.

— Всё в порядке.

— Ты починил дверную раму.

— Я не д-думаю... ч-что протяну ч-час.

— Ты сделал мне кофе, — продолжает Имс, сильнее зажимая рану.

Артур выдаёт возмущённый смешок, Имс не уверен, из-за боли или из-за воспоминания.

Артур, впрочем, тоже.

— Чертовски д-дорогая хрень.

— Ты дал мне свой тотем, — он снимает рубашку, сворачивает её и заталкивает под дверь.

— Реплику, — выдыхает Артур. — Чёрт, надень св… свою рубашку обратно.

— Нравится то, что видишь? — шутит Имс.

И Артур смеётся, но ничего не говорит.

— Артур? — осторожно спрашивает Имс.

— Прости, — шепчет он.

— Чёрт, не надо. Не извиняйся, — взгляд Имса становится твёрже. — Докажи мне. Докажи, как тебе жаль.

Артур коротко, слабо смеётся.

— Т-ты с-сказал бы, — он встречается глазами с Имсом. — Повторяешься.

Он не протягивает часа. Никто из них этого и не ожидал. Но если Имс остаётся рядом с его телом, всё ещё зажимая рану, долгое время после его ухода, что ж, это только его небольшой секрет.

Он бросает игральную кость.

Пять.

И если он прижимается целомудренным поцелуем к его лбу, что ж, это ведь не имеет отношения к истории, не так ли?

_____________________________

Поставь на паузу на секунду.
Вспоминай.
Воспроизведи.
Смотри титры.
_____________________________

Как и некоторые истории, эта не началась в каком-то определённом месте или каким-то особым способом.

В любом случае, у неё есть начало и конец.

Она заканчивается вместе со сном. С извинением. С потерей.

Она заканчивается с Артуром.

Она заканчивается с Имсом.

Она заканчивается с красной игральной костью.

_____________________________

Останови.

Вопрос: фидбек?

1. +		2	(100%)
Всего:		2

@темы: фик

---

Доброе утро, солдат

Название: Доброе утро, солдат
Автор:  qjq
Фэндом: Капитан Америка
Размер: мини, ~1400 слов
Пейринг/Персонажи: Баки, Стив
Категория: слэш
Жанр: missing scene
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Что значит каждое слово в коде активации Зимнего Солдата.
Примечание/Предупреждения: попытка натянуть сову на глобус, пидоры жизнь сломали

тык

Желание

Он ведёт взглядом по взъерошенным волосам Стива, по сгорбленной спине, по тонким рукам и пальцам, перепачканных углём, по торчащим коленкам и голым ступням. Стив, ничего не замечая, склонившись на листом, тщательно что-то вырисовывает в тусклом свете лампы.

Баки смотрит. Лишь смотрит, ничего больше. Не смеет больше. Несмотря на огонь внутри, бегущий по венам, несмотря на то, что так хочется провести рукой по этим волосам, убрать со лба непослушную чёлку, коснуться щеки, большим пальцем надавить на губы, наклониться ниже, и поцеловать, наконец…

Стив поворачивается, глядя на него с такой тёплой, нежной улыбкой, и Баки улыбается ему в ответ, незаметно сжимая руки в кулаки, впиваясь в кожу ногтями ради отрезвляющей боли.

Ржавый

Баки едва успевает. Ещё немного, и могло бы быть поздно, с яростью думает он, отбрасывая высокого парня подальше от Стива. Тот ухмыляется, на нём ни единой царапины, даже одежда почти не примята. У него сильный удар, и Баки отбрасывает прямо на кучу мусора. Судорожно пытаясь встать, он нащупывает лом, и, схватив его покрепче, бьёт стремительно приближающегося парня по ногам. Тот валится на землю, и Баки ударяет ещё раз — по голове.

Пошатываясь, он спешит к Стиву, тот уже поднялся и тяжело дышит, опираясь на стену.

— Я дожал бы его и сам, — упрямо говорит Стив, чёрт бы побрал этого придурка.

— Не сомневаюсь, — сухо отвечает Баки, его всё ещё потрясывает. Поддерживая Стива, он идёт к выходу из переулка, когда парень за его спиной начинает шевелиться.

Руки Баки покрыты ржавчиной, она пачкает пальто Стива, он чувствует её острый, въевшийся запах. На душе Баки такой же ржавый осадок, он думает: однажды он может не успеть.

Семнадцать

Ему исполняется семнадцать, Стив дарит ему запонки, и они едут на Кони-Айленд, где спускают все свои деньги на аттракционы и хот-доги. Они возвращаются домой тенистой улицей, и Стив улыбается в ответ на шутки, в его глазах горят искорки, и Баки кажется, что он почти счастлив.

Дома у Баки никого — мать на работе, а сёстры обещали вернуться к вечеру, — и Стив заходит на чай. Баки видит, он мнётся, словно никак не может на что-то решиться, так крепко сжимает чашку, что побелели костяшки пальцев.

— Что? — спрашивает Баки, после очередного напряжённого взгляда Стива из-под ресниц.

Тот пару бесконечных секунд смотрит Баки в глаза, а затем встаёт, обходит стол и, закинув руки ему за шею, отчаянно целует. В первый момент Баки замирает, ошарашенный; он чувствует, какой Стив горячий и как неуверенны прикосновения его губ, но, видит Бог, никого на свете он не хотел сильнее, чем Стива в это мгновение. Затем он отвечает на поцелуй, тянется к Стиву, хочет прижать его к себе, провести руками по спине, по волосам. Однако случайно задевает чашку, и чай расплёскивается ему на брюки, заставив зашипеть от боли и неожиданности.

Стив недоуменно отстраняется, но, увидев, в чём дело, тут же говорит:

— Снимай штаны.

«Так быстро?» — хочется ляпнуть Баки, но он молча слушается. На прохладном воздухе от шансов на возникновение ожога не остаётся ни следа, но даже спустя какое-то время Баки чувствует фантомный след губ Стива на своих губах. Несмотря ни на что, он точно знает, что никогда не был настолько счастлив.

Рассвет

— Куда ты меня ведёшь? — сонно ворчит Баки, протирая глаза.

— Сейчас узнаешь. — Стив с трудом поднимает люк, ведущий с чердака на крышу, и забирается наверх. Баки, поднявшись по лестнице следом, устраивается рядом с присевшим на черепицу Стивом и вопросительно глядит на него.

— Смотри. — Стив кивает головой в сторону.

Баки поворачивает вслед за ним и застывает. На востоке поднимается солнце, окрашивая всё вокруг в оттенки от ярко-розового до светло-оранжевого. Высоко в небе проплывают лёгкие облака, тихий ветер дует в лицо. Стив кладёт голову ему на плечо, и Баки окутывает ощущением теплоты. Прищурив глаза, он сидит и нежится в лучах восходящего солнца. Стив прижимается к нему, а Баки думает: это и есть покой.

Печь

Он знает, куда уносят тех, кто слишком болен, слишком устал, чтобы работать. Тех, кто не может подняться даже после резкого окрика на немецком и пинка тяжёлым сапогом. Туда, откуда никто не возвращается.

По полу постоянно дует, и на вторую неделю (по его личным, ничем не подтверждённым подсчётам) Баки одолевает кашель. В очередной раз сгибаясь над машиной, с трудом удерживая равновесие, он думает, что скоро выкашляет свои лёгкие. Что не завтра, так днём позже, не сможет подняться, и за ним тоже придут.

Ночами ему снятся языки пламени, лижущие его кожу, обугливающие её, сжигающие всё до костей, и он кричит, кричит, срывая голос. Когда же Баки просыпается в холодном поту, кошмар не кончается: он снова в камере с другими пленными. На потолке скачут отблески пламени, или ему мерещится, он не знает. Скорее всего, он, как и многие другие, закончит свою жизнь в этой печи, вот что он знает.

Девять

Всего их девять, подсчитывает он. Девять человек, которых увели в неизвестном направлении и которые также не вернулись. Но каждый из этой девятки был крепким даже в нынешнем положении парнем. Не больным, способным стоять на ногах. Каждый из них отбивался, один даже смог вырубить фрица, прежде, чем его связали.

Восьмым был Робертс, стоявший за станком рядом с Баки, поддерживающий его в моменты, когда ноги совсем не держали. У Робертса были жена и дочь за океаном, и он говорил, что обязан к ним вернуться.

Девятым был Бобби из соседней камеры, совсем молодой. Баки слышал, как он рассказывал о больной матери. И как кричал по ночам. Но когда его уводили, он был очень тих, лишь пытался изогнуться так, чтобы ударить.

Девять парней, о судьбе которых ничего не известно.

Десятым становится Баки.

Добросердечный

Стив приходит за ним.

Он думает, это сон, очередной сон, который вот-вот оборвётся, потому что это просто не может быть правдой. Но это не сон, со смесью облегчения и удивления понимает он.

Стив, его малыш Стив, раздался в плечах и вырос не меньше, чем на полтора фута. «Записался в армию», — отшучивается он.

Теперь его зовут Капитаном Америкой, символом нации, добрым и справедливым, готовым всегда прийти на помощь. «Он спас 107-ой пехотный», — с уважением и даже благоговением отзываются о нём.

Баки не знает Капитана Америку. Однако он знает Стива Роджерса, бруклинского сопляка, который не мог пройти мимо обиженных, оскорблённых, мимо тех, кому требовалась помощь, и не встать на их защиту. Баки следовал за ним.

На самом деле Стив не изменился, лишь стал таким, каким должен был быть с самого начала.

— Да здравствует Капитан Америка! — кричит Баки и устало улыбается Стиву.

Возвращение на Родину

Ему предлагают вернуться в Америку. Говорят, что вручат награду и отправят домой.

У Баки мелькает малодушная мысль: а что, если принять предложение? Он устал, он чертовски устал. Его голова болит, а ноги всё ещё слабо держат его. Он хочет в тепло и безопасность, подальше от войны, в которой никогда не хотел принимать участие.

Но когда Стив спрашивает: пойдёшь ли ты за мной, Бак? — он сразу соглашается. Конечно, он соглашается. Он всегда шёл за Стивом, всегда прикрывал его, чего бы это ему не стоило. И сейчас не будет иначе. Потому что Стив — его дом, его Родина, его семья, и Баки последует за ним куда угодно. Всегда.

Один

Казалось, на войне нет времени на раздумья. Ты идёшь, ты наступаешь, ты сражаешься. Баки снимает очередного немецкого снайпера, направлявшего своё оружие на Стива. Это никогда не закончится, думает он.

Ночами, когда он не может заснуть, потому что боится кошмаров, на него накатывает острое чувство одиночества. Баки знает, с ним что-то не так, что-то случилось в Аццано, что-то изменило его. Его голова затуманена, иногда ему кажется, что он не может вспомнить имя своей матери.

Он понимает, что на самом деле не один: есть Коммандос, есть Стив. Но парней он не станет нагружать своими проблемами, а Стив... Стив постоянно занят то в штабе, то с агентом Картер. Баки знает, Картер хороша, она видит настоящего Стива, а не только Капитана Америку, Стиву с ней будет только лучше. Но он не может подавить эту неуместную ревность, этот чересчур детский крик в душе: Стив мой, только мой!

Баки, заворачиваясь в спальный мешок, чувствует себя настолько одиноким.

Грузовой вагон

Ему страшно, до безумия страшно. Патроны кончились, и он прячется за ящиками, пытаясь собраться, привести себя порядок и атаковать дальше. Он зажмуривается и не может нормально вдохнуть. Он не может снова попасться им, не может снова вернуться туда, где пытались забрать его память, забрать его.

Стив вышибает дверь, и Баки вскакивает. Задание, он должен выполнять задание. Следовать за Стивом, защищать Стива.

Он хватает щит, прикрываясь от выстрелов.

Его выкидывает из поезда, и он зацепляется за поручень, отчаянно держится за него, в его ушах шумит ветер, и Стив кричит, Баки не может расслышать, что. Он тянется к его протянутой руке, пытается ухватиться, ещё немного. Но не удерживается.

Он падает.

Вопрос: фидбек?

1. +		3	(100%)
Всего:		3

@темы: фик

---

The sun will rise and we will try again

Название: The sun will rise and we will try again
Автор:  qjq
Фэндом: Капитан Америка
Беты:  SemechkaBlack,  arivne
Размер: мини, ~3750 слов
Пейринг/Персонажи: Стив/Баки
Категория: слэш
Жанр: AU, ангст, кроссовер с Инсепшеном опять
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Во время провальной миссии по извлечению Баки попадает в Лимб (а Стив отправляется за ним).
Примечание/Предупреждения: название - строчка из песни Twenty One Pilots – Truce да я хипстота и горжусь этим

тык

Приборы издают равномерный писк. Белая стена расплывается перед глазами, а голова раскалывается на части.

— Стив, он не очнётся сам, — голос Наташи звучит приглушённо. — Он не ты, у него нет твоих возможностей.

Баки лежит перед ними, подключённый к аппарату искусственного жизнеобеспечения. Он выглядит так, будто просто крепко заснул. Но дело в том, что он уже может не проснуться.

— Я иду за ним, — Стив старается говорить увереннее, но выходит скорее отчаянно. Наташа кивает в ответ.

Он садится на стул рядом с кушеткой, вставляет катетер себе в вену, проделывает то же самое с Баки и поднимает взгляд на Наташу.

— Выброс с ним не сработает, — говорит она, — тебе придётся убедить его, что он спит. — Стив молча кивает. Он знает это. Так же хорошо, как и то, насколько это будет нелегко. — Удачи. — Она нажимает на кнопку, и больничная палата растворяется в тумане.

***

Он медленно шагает по улице пустого заброшенного города. Полуразрушенные бетонные пятиэтажки возвышаются над ним, нагнетая атмосферу. Несильный ветер гонит по тротуару несколько бумажек и другой мелкий мусор. Фонарь над полусорванной вывеской слабо мерцает в наступающих сумерках.

Стив не знает, куда идти. Неизвестно, где может оказаться Баки. Здесь, в этом мрачном месте, его поиски вполне могут занять месяцы. В реальности с того момента, как операция по извлечению у некого Арнима Золы, учёного, который предположительно был связан с ГИДРОЙ, провалилась с огромным треском, прошло всего пара часов. Для Баки, запертого в Лимбе, минуло не меньше десятка лет.

Всё пошло наперекосяк из-за него. Хотя Стив и знал, что подсознание доктора милитаризировано, он построил недостаточно сложный лабиринт. Когда проекции напали на них, они не смогли скрыться. «Идите, я прикрою!» — крикнул Баки, Наташа потянула Стива за собой, и они бежали, бежали, пока выброс не настиг их. Первым, что он увидел, очнувшись, была Наташа, отстреливавшаяся от охраны объекта. Вторым — Баки, лежавший рядом с закрытыми глазами, едва дышавший, как он выяснил секунду спустя.

Они так ничего и не узнали, привлекли к себе и к Щ.И.Т.у внимание и, главное, бросили Баки. Стив не должен был оставлять его одного. Должен был остаться с ним, вместо него, как угодно.

Он продолжает идти. Пятиэтажки сменяют десятиэтажные здания, их — высотки, тоже разрушающиеся и нежилые. Он смутно вспоминает, что за десять лет со зданиями ничего не должно было случиться. Либо прошло больше времени, либо это зависит не от самих зданий, а от подсознания Баки. У машин на стоянке возле одного из домов разбиты окна. Стив берёт газету, лежащую на соседнем сидении. «Я НЕ ПОНИМАЮ ЧТО ПРОИСХОДИТ», — гласит заголовок. «Я не понимаю, я правда не понимаю, почему, что случилось, это реальность или сон, я должен что-то сделать, что я должен сделать?..» — он кидает газету в сторону и сжимает руки в кулаки.

«ГДЕ Я?» — написано на баннере с обвисшим углом напротив дома. На высоте второго этажа ярким баллончиком выведено «ты должен проверить то...». Стив хочет зажмуриться и не видеть надписей, но всё равно смотрит, ведь каждая из них появилась из-за него.

На какой-то по счёту день (солнце здесь не заходит и не восходит, а он практически не устаёт, так что почти невозможно определить, сколько прошло времени) он выходит к мосту на металлических опорах. Вступив на него, Стив замечает на другом конце человеческую фигуру, и его сердце начинает биться быстрее. Он ускоряет шаг и, почти добежав, зовёт:
— Баки!

Тот поворачивается и смотрит на него нечитаемым взглядом. Его волосы достигают плечей, свисая неаккуратными прядями, а из левого рукава куртки видна металлическая рука.

— Кто, чёрт возьми, такой Баки? — спрашивает он, и Стив замирает. Он знал, что это не будет просто, но одно дело знать, а другое — видеть, что глаза Баки абсолютно пустые, и он не узнаёт его. Стив делает глубокий вдох.

— Ты Баки, — внешне сохраняя спокойствие, говорит он. — Это твоё имя. Джеймс Бьюкенен Барнс. Ты застрял во сне, и я пришёл за тобой.

Баки смотрит на Стива так, будто тот болен и несёт чушь.

— Я не знаю тебя, — медленно и отчётливо говорит он. — Ты не должен был приходить. Уйди.

Стив продолжает стоять и смотреть на него, сокрушённый его словами, правдой, обрушившейся на него, и тогда Баки просто поворачивается и идёт в сторону города. Стив не может пойти за ним.

Он увидел последствия своего поступка, и они ужасают. Он садится на землю и сжимает голову руками.

Стив совершенно не знает, что делать. Он знает лишь то, что обязан любой ценой вытащить Баки отсюда. Любой.

***

— Бак, — окликает он человека, неподвижно стоящего у окна на другом конце зала. Какое-то время ушло на поиски, и вот Стив здесь, в просторном здании, огороженном забором, на окраине города. Оно не похоже на остальные: выглядит новее и гораздо менее разрушено, чем другие. Возможно, это убежище Баки, отстранённо думает он, входя внутрь.
Тот поворачивается, и вся его поза словно говорит о том, как он раздражён.

— Ты опять пришёл, — обвиняюще говорит он. — Зачем ты приходишь?

Стив открывает рот, но Баки перебивает его:

— Не говори. Ты опять будешь рассказывать тот же бред, а мне это совсем не нужно.

— Я могу уйти, если это то, чего ты хочешь, — с трудом говорит Стив. Он не хочет уходить, не хочет оставлять Баки одного, он хочет только помочь, но ему стоит считаться не только со своими желаниями.

— Нет, можешь остаться, — неожиданно говорит Баки спустя минуту раздумий. — Ты не будешь мешать мне. Только не надо больше этих бредовых историй.

Он согласно кивает в ответ.

— Кстати, меня зовут Стив. Стив Роджерс.

***

Стив наблюдает за ним. Когда он спит, то делает это недолго и беспокойно. Затем встаёт и идёт обходить город. Первые три раза — короткий обход, с одного края города до другого, четвёртый — длинный, по периметру. Быстро шагает по улицам, заглядывает в подозрительные дома. Каждый второй раз заходит в заброшенные магазины и берёт еду, теперь на двоих. Стив молчаливо следует за ним.

В отдельной комнате внутри убежища у него хранится оружие. Ножи, пистолеты, автоматы, даже гранатомёты и что-то посерьёзнее. Стив как-то несколько минут наблюдал за тем, как Баки методично разбирает один из автоматов, периодически смахивая лезущие в глаза волосы. Затем тот заметил его присутствие, и он смущённо отступил.

В убежище есть кухня. Настоящая, с плитой и разными шкафчиками. Баки готовит вкусные завтраки и ужины из добытых продуктов, а Стив постоянно портит обеды, на что Баки хмурится, но ничего не говорит.

Они вообще практически не говорят. Так, перебрасываются парочкой фраз во время обхода, когда Баки просит его помочь с чем-нибудь или что-то осмотреть. Стив говорит спасибо за еду. Больше никаких разговоров. Стив выполняет условие Баки, а тот ничего не спрашивает. Они мирно сосуществуют.

Стив думает: «Пусть сначала он начнёт доверять мне. Не будет видеть во мне угрозу. Поймёт, что я не желаю ему ничего плохого. Возможно, тогда он выслушает меня. Прислушается ко мне. Возможно».

***

Во время одного из обходов Стив видит что-то необычное. Нигде в городе нет никакой растительности. Ни деревьев, ни кустов, ни даже декоративной травы на газонах. Как будто всю зелень выжгли, не оставив ничего, кроме мёртвой пустоты на её месте.

Замерев от удивления, Стив смотрит на парк практически в самом центре города. Он огорожен высоким железным, но изящным забором, и сверху виднеются тяжёлые ветви сосен, покрытые снегом. Тропинка уходит от массивных ворот внутрь, с обеих сторон стоят скамейки, над ними нависают фонари, неярко светящиеся в вечных сумерках.

— Вау, — наконец отмирает Стив, — это... парк?

— Зимний парк, — неохотно отвечает Баки, но затем поясняет: — Здесь всегда зима. — Затем он поворачивается и продолжает обход, и Стиву ничего не остаётся, кроме как следовать за ним.

***

— Ты не помнишь совсем ничего? — спрашивает Стив, когда они приходят домой (в убежище, поправляет он себя, не домой). — Не помнишь меня?

— Я не помню тебя, — медленно говорит Баки, и Стив опускает глаза, — но ты кажешься знакомым, и это напрягает меня.

— Мы были знакомы, — осторожно говорит Стив. — Я могу рассказать... если хочешь.

Баки хмыкает, но говорит:

— Ну давай, рассказывай.

И Стив рассказывает. О том, что познакомились они в детстве, когда он был совсем сопляком, но всё время ввязывался в драку, а Баки однажды вступился за него. О том, что вместе росли, ходили в одну школу. О том, что, даже повзрослев, он не сильно вытянулся, но всё так же отстаивал справедливость, а Баки всё так же вступался за него. О том, что Баки призвали в армию, а Стив отправился следом.

О том, как они стали одними из первых добровольцев для программы, с которой собственно и начался дримшеринг. Стив согласился первым, а Баки пошёл за ним, как и всегда. Стиву ввели сыворотку, после которой он не только вырос в размерах, не только увеличилась его сила, выносливость и многие другие показатели (это было скорее бонусом). Самое главное: сомнацин, попадая в кровь, вступал в реакцию с сывороткой, и это давало Стиву практически неограниченные возможности во сне: он мог без выброса выбираться даже с уровней сна, глубже первого, легко определял, сон это или реальность, даже без тотема (хотя тотем у него всё-таки был), даже мог частично контролировать своё подсознание. К сожалению, он так и остался единственным. Доктора Эрскина застрелил неизвестный сразу после того, как из капсулы, в которую зашёл хлюпик ростом полтора метра, вышел суперсолдат.

Когда PASIV стали использовать не только военные и не только в благородных целях, был создан Щ.И.Т., международная организация, дримшеринг в задачах которой занимал если не первое место, то одно из первых точно. И те позвали их, первых участников программы. Немногие согласились: мало кому хотелось снова принимать участие пусть не в правительственных экспериментах, но точно в чём-то, связанным с военными. Большинство ушли, кто-то начал собственную деятельность. Стив и Баки остались.

О том, как из всех оставшихся была создана команда. Стив стал архитектором, тем, кто создаёт сон, придумывает сложные лабиринты, в которых можно спрятаться от проекций. Баки — координатором, тем, кто собирает информацию об объекте извлечения (к тому времени уже догадались, что сон можно использовать не только как тренировку для солдат, но и как способ шпионажа) и вместе с архитектором проводит всех через лабиринт. Ещё к ним присоединилась Наташа, бывшая русская шпионка, ставшая прекрасным имитатором, человеком, меняющим лица, и Брюс, химик, создающий всё более совершенные виды сомнацина. Спонсировал их в большинстве случаев Тони Старк, человек, хоть и не обладающий каким-то специальным талантом во снах, но очень полезный в реальности: он и участвовал в экспериментах Брюса, и помогал Баки с информацией.

И так они проработали несколько лет. Временами было тяжело, организация часто подвергалась критике со стороны Совета Безопасности. Приходили и уходили новые люди. Но костяк команды оставался прежним. А потом всплыла ГИДРА, и всё пошло к чертям.


Баки хмурится, но внимательно слушает. Тихо качает головой, потирает виски. Сжимает руки в кулаки и смотрит в сторону. Наконец говорит:

— Если в часть с детством, дружбой и армией ещё можно поверить, то часть со снами звучит как абсолютная брехня. Ты сказал, что я застрял во сне, но это же бред! Если бы я спал, то наверняка догадался бы об этом.

— Ты не осознаёшь, что спишь, — говорит Стив. — Сны кажутся реальными, пока ты не проснёшься. — И делает пробный ход: — Проверь свой тотем.

— Что? — Баки недоумённо хмурится, у него на лбу появляется морщинка.

— Ладно, — он не прекратит попыток достучаться. — Но почему, если это реальность, ты был единственным человеком в огромном городе?

Баки на мгновение зависает, но затем его лицо словно превращается в маску, сквозь которую ничего невозможно увидеть.

— Меня прислали сюда, — бесцветным голосом говорит он. — Они сказали, кто-то придёт. Я должен убрать его. Затем вернуться на базу.

— Что? — Стив шокированно смотрит на него. Баки поворачивает голову, и что-то в его взгляде неуловимо меняется.

— Это ты. — Его будто внезапно осенило. — Меня послали за тобой.

Он вскакивает на ноги и замирает, готовый к атаке.

— Ты... моё задание? — Он выглядит так, словно отчаянно отказывается верить во что-то очевидное.

— Баки. — Стив медленно поднимается с места и приподнимает руки. Ему страшно, но не из-за угрозы нападения, а из-за мысли «что с ним сделали?» — Всё в порядке, — он старается говорить как можно увереннее и спокойнее. — Ты не должен... убирать меня. Или кого-либо другого. Ты вообще никому ничего не должен, — он выдыхает, когда Баки немного расслабляется. — Всё в порядке.

— Но... — Баки растерянно смотрит на него. — Мне нужно... Они сказали…

— Ты никому ничего не должен, — повторяет Стив твёрдо.

Баки опускается на пол, притягивает колени к груди и смотрит на стену напротив. Стив аккуратно садится рядом.

— Всё в порядке, — снова говорит он.

***

Во время завтрака Баки заговаривает первым.

— Спасибо, — искренне говорит он, — и прости.

Стив не спрашивает, за что тот извиняется, понимает и так. Но отвечает:

— Это не твоя вина.

Баки смотрит куда-то в сторону и больше ничего не говорит.

Но после этого совместная жизнь становится проще. Баки словно постепенно оттаивает, начинает рассказывать Стиву о своих планах, перестаёт напрягаться каждый раз, как тот зовёт его по имени. А Стив, в свою очередь, уже не боится сказать лишнее слово, чтобы не задеть, не чувствует себя так, будто его в любой момент могут прогнать. Они оба расслабляются.

Иногда Стив рассказывает истории из их детства. Он видит, Баки относится к ним очень скептически, вряд ли верит хоть одной из них, но он слушает, и этого достаточно.

Во время одного из обходов Стив, в очередной раз оглядываясь — его не отпускает ощущение, что что-то изменилось, — поднимает голову вверх и наконец понимает, что именно привлекало его внимание. Небо. Оно стало светлее. Это ещё не полуденное тёплое солнце, но уже рассвет. Стив слегка улыбается, впервые за всё это время.

Ему кажется, всё становится лучше.

***

Баки, положив голову на колени Стива, расслабленно лежит на диване, пока тот перебирает его волосы.

— Откуда она у тебя? — впервые спрашивает Стив, проведя пальцами по металлической руке. Пластины прохладные на ощупь.

Баки, открыв глаза и приподняв голову, прямо смотрит на Стива и, слегка помедлив, отвечает:


— Они сделали её мне. — Он едва заметно морщится. — Я правда не очень помню. Это было... больно, — Баки закусывает губу. — И холодно. У них было холодно.

«Кто такие они? — хочется спросить Стиву. — Что они сделали с тобой, Бак?». Но он молчит и лишь поддерживающим жестом сжимает плечо.

Баки кладёт голову обратно на колени Стива, а тот продолжает перебирать его волосы.

***

Баки останавливается так неожиданно, что Стив чуть не врезается в него. Заглянув через его плечо, Стив понимает, что его настолько ошарашило. Зимний парк... он больше не зимний. Ни на дорожках, ни на ветвях сосен больше нет снега. Под деревьями изумрудно-зелёным ковром поросла трава. И, возможно, Стиву это только кажется, но он слышит, как где-то в глубине парка щебечут птицы.

— Ого, — говорит он и становится рядом с Баки. Тот молчит. — Зайдём? — со скрытой надеждой спрашивает он.

Баки неуверенно кивает, и Стив направляется к незапертым воротам. Дорожка, на которую он вступает, ведёт вглубь, огибает деревья и выводит на поляну, скрытую кустами. Присев на корточки, Стив ведёт рукой по траве, она приятно щекочет ладонь. Баки, всю дорогу с нечитаемым выражением лица следовавший за ним, встаёт рядом и загораживает свет.

— Садись, — хлопает Стив по земле рядом с собой. Баки, слегка помедлив, садится около него и вопросительно смотрит.

Стив улыбается и ложится на траву, закинув руки за голову.

— Мы можем немного расслабиться, — сообщает он со скрытым весельем в голосе. Для него мир снова начинает расцветать всеми возможными красками. Он почти физически ощущает, как с каждой секундой всё становится лучше.

Баки хмыкает, но ложится рядом. Стив смотрит на небо. Солнце уже почти достигло зенита. Лёгкие облака плывут над ними и растворяются вдали. Дует несильный ветерок, треплющий траву. Стива переполняет радостное возбуждение, лёгкость, он чувствует себя так, будто его сердце сейчас выпрыгнет, не справившись со всеми эмоциями. Он берёт Баки за руку и переплетает их пальцы. Тот уверенно сжимает в ответ. Они улыбаются.

Прежде чем уйти, Стив краем глаза видит что-то, выглядящее очень знакомым, за самыми высокими деревьями. Затем Баки окликает его, и он решает посмотреть, что это, позже.

***

Стив думает: самое время. Он предложит это сегодня, потому что он видел, Баки открылся ему. Баки ему доверяет, теперь он точно последует за ним. Сегодня, думает Стив. Это было долго (несколько месяцев? полгода? год?), но ожидание оправдало себя.

— Баки, — начинает Стив, смотря ему прямо в глаза. — Ты же знаешь, что я пришёл за тобой. Что мы не можем находиться в этом городе вечно. Нам нужно просыпаться, Бак.

Он выжидающе смотрит, но всё равно не готов к тому, что Баки отшатнётся и недоумевающе станет глядеть на него.

— Стив. Какого хрена. — Его голос наполнен обидой вперемешку с раздражением. — Ведь всё было хорошо. Всё было чертовски прекрасно. Так зачем же ты снова возвращаешься к старому? Скажи мне, зачем? — Стив поражённо молчит, а Баки продолжает: — Ты продолжаешь настаивать, что я сплю, что мы оба спим, но это абсурдно! Ты пришёл и сделал мою жизнь лучше, но утверждаешь, что она не реальна! Иди ты к чёрту, Стив Роджерс!

Эмоциональная вспышка заканчивается тем, что Баки резко встаёт и, с громким стуком захлопнув дверь, уходит в свою комнату, а Стив остаётся на кухне один.

Это чувство, словно он оступился на крыше небоскрёба и теперь неумолимо падает вниз. И не может остановить падение. Не может даже сделать вдох, задыхается, словно с ним снова случился приступ астмы, как в детстве.

Это больно. Как резкий, неожиданный удар в грудь, когда его совсем не ждали. Ведь всё и правда было хорошо. Он уже поверил, что так будет всегда. Что он смог добиться своей цели, что они проснутся, и всё будет в порядке.

Это конец. Уже ничто не сможет убедить Баки в том, что он находится во сне. Возможно, теперь он больше не доверяет Стиву, не сможет доверять вообще никому, не сможет проснуться и навсегда застрянет в этом пустом городе. А виноват в этом только Стив.

Остался только один вариант, понимает он. Вариант, который он, видит Бог, ни за что не хотел бы использовать. Позже могут быть последствия. Серьёзные последствия, и Стив никогда не сделал бы этого, будь у него выбор. Но выбора нет. Этот вариант — единственный.

Он сидит на кухне, не шевелясь, несколько часов, но потом, окончательно утвердившись в своём решении, встаёт и собирается.

***

— Ты уходишь? — тихо спрашивает Баки, когда Стив уже у двери, надевает куртку.

— Я вернусь, — так же тихо отвечает он. — Обязательно вернусь. — У входа полумрак, жалюзи не пропускают свет с улицы, и на лицо Баки падают тени. Он прикрывает глаза и, видимо, решившись на что-то, говорит:

— Можно я?.. — и не дождавшись ответа, подходит совсем близко и невесомо касается своими губами губ Стива. Затем отстраняется, смотрит серьёзным взглядом и говорит: — Возвращайся.

Стив кивает, мягко улыбаясь, и выходит за дверь.

Он шагает по улице, и, хотя его раздирают сомнения, правильно ли он собирается поступить, внутри него словно загорается маленький огонёк. Ведь это уже было, только Стив был тогда раза в полтора меньше. Баки призвали в армию, и они сидели рядом на узкой кровати и молчали. Тогда он тоже тихо задал вопрос в полумраке спальни, после чего наклонился и поцеловал Стива. И это было таким облегчением для него, несколько лет безнадёжно влюблённого в своего лучшего друга.

Даже когда Баки не помнил ничего о себе, он всё ещё был Баки.

Стив доходит до парка, ворота всё так же приветливо распахнуты, и сразу ступает на дорожку, ведущую к тому, что привлекло его внимание в прошлый раз. И не ошибается. За деревьями — два дома, небольшие, но выглядящие уютно. Около домов он видит двоих детей, и это единственные проекции, встреченные им за всё это время. Темноволосый вихрастый мальчишка бросает мяч в самодельное кольцо, прикреплённое к дереву, а светловолосый сидит немного в отдалении с блокнотом и карандашом, иногда поднимая голову и улыбаясь.

Стив идёт к левому дому, не останавливаясь. Откуда-то со двора за домом слышен женский крик «Джеймс, вынеси мне воды!», и мимо него пробегает всё тот же мальчишка с тёмными волосами. Он уверенно направляется в детскую, в которой царит абсолютный бардак, стол завален книгами, а над потолком висит десяток моделей самолётов. Стив знает, где искать. В нижнем ящике стола, под раритетными комиксами «Капитана Америки», которыми Баки очень гордился.

Стив единственный знает, как выглядит тотем Баки, какой он на ощупь и сколько весит (так же как и Баки единственный, кто знает это же самое про тотем Стива). Когда в ночь перед первым погружением они обменялись жетонами, это было актом безоговорочного доверия. Они отдали свою веру в реальность в руки друг друга. Сейчас же Стиву тошно оттого, что придётся использовать это знание против Баки, подвести друга, доверявшего ему. Ради его же спасения, напоминает себе Стив, но это не очень помогает.

Стив выдвигает ящик, откладывает комиксы и берёт жетон на цепочке. В его руках первоначальная размытая надпись «Стивен Грант Роджерс» заменяется на чёткую «Джеймс Бьюкенен Барнс». Это должно помочь. Теперь Баки не будет так уверен в том, что происходящее вокруг — реальность, теперь он последует за ним.

Стив выходит из дома на немного трясущихся ногах и, пройдя мимо играющих детей, направляется к выходу из парка. Он не должен задерживаться, Баки ждёт его.

***

Дальше всё идёт даже проще, чем казалось.

Стив быстрым шагом, не позволяя себе раздумывать ни о чём, возвращается в убежище, где его уже ждёт Баки.

— Почему я не верил тебе раньше, — недоумённо интересуется он. — Ведь… — он оглядывается вокруг, смотрит на здания, расположенные поблизости, как человек, прозревший после долгой слепоты, — всё вокруг такое нереальное.

Стив кивает, снова кивает. Ему теперь только и остаётся, что кивать.

Затем они выбираются. Не сговариваясь, направляются к самому высокому в городе небоскрёбу. В лифте, поднимающем их наверх, Баки берёт Стива за руку и крепко держит. Он, не глядя, сжимает в ответ.
Стоя на краю крыши, он смотрит на Баки, щурящего глаза от яркого солнца, наконец увидевшего то, что сам он видел всё это время; что-то щемит у него в груди.

Они синхронно делают шаг, и пока земля стремительно приближается, Стив успевает подумать: «Только бы всё получилось».

В следующую секунду он уже сидит в палате, а Баки оглядывается по сторонам мутными глазами, но он очнулся, и Стива отпускает. Он устало улыбается и откидывается на стул. Наташа хлопает его по плечу.

Потом начинаются повседневные заботы. Щ.И.Т. снова удерживается на плаву, как и много раз до этого, и они не теряют работу. Зола сбегает куда-то в Центральную Европу, но местные агенты уже идут по его следу.

У Баки, к огромному облегчению Стива, практически не спускавшего с него глаз, тоже всё относительно хорошо. Ему снятся кошмары, после которых он судорожно щупает прикроватный столик в поисках тотема, и даже найдя его, какое-то время не может успокоиться. Стив часто просыпается от этого, однако ничего не говорит, лишь крепче прижимает Баки к себе.

Но днём он ведёт себя почти как раньше. Практически сразу возвращается к работе, несмотря на то, что все советуют ему взять перерыв. Иногда он словно выпадает из реальности и смотрит в одну точку на протяжении нескольких минут. Стив не пугается этого, он понимает, что, проведя десяток с лишним лет в Лимбе, нельзя избежать последствий.

Однажды, спустя пару месяцев после пробуждения, Баки приходит к нему, серьёзный, словно задающийся каким-то вопросом, и говорит:

— Стив, нам нужно поговорить, — и, помедлив, добавляет: — Это важно.

Стив закрывает ноутбук, внимательно смотрит на него и отвечает:

— Конечно, Баки, о чём ты хочешь поговорить?

Тот мнётся несколько секунд, но затем смотрит прямо в глаза и сбивчиво начинает:

— Сегодня я… я видел, толпа двигалась так синхронно, словно они вообще не люди, не настоящие люди, и… — Он делает глубокий вдох и спрашивает: — Стив, а что, если мы до сих пор спим? Что, если мы не проснулись окончательно?

Вопрос: фидбек?

1. +		2	(100%)
Всего:		2

@темы: фик